Вот тебе и два типа в чистом виде. Игорь был третьего типа. Ему больше всего нравилось на нейтралке, на каком-нибудь наблюдательном пункте — вне зоны досягаемости. От начальства — дальше некуда, от тыловых дрязг-интриг вроде кого куда назначили, кому сапоги выдали, кому посылку не дали — и того дальше. Ну их всех! Душа с налетом авантюрности здесь чувствовала себя на месте. Идти в партизанский край — пожалуйста! Свободный поиск, свободный полет, никто тебя не связывает своими приказами — все зависит только от тебя, от твоего умения, находчивости, мужества, способности наступить на себя, когда страшно. Разведка — это была как раз та тяжелая фронтовая работа, для которой Игорь был создан. Но не все так просто, даже если есть кто-то справа за плечом с крылышками.

На фронте Игоря постоянно угнетало одно: состояние незащищенности — от пуль, снарядов — это само собой, но от дождя, снега, от начальства, от противника, негде спать, нечего есть, нельзя помыться, сменять белье. Незащищенность от судьбы, брошенность в ее безжалостные зубы. Незащищенность от самого себя — способности отрешиться от ужаса, преодолеть страх, перебороть себя. Смерть гуляет на каждом квадратном метре — пули, мины, заградотряд, приказ начальства. Самым безопасным местом, спокойным иногда и оказывается самое опасное — нейтралка — ни вашим, ни нашим, а сам по себе.

Давно замечено, что бравада, мат, лихое питье спирта и прочее — допинги, позволяющие ощущать, что ты еще что-то можешь, что есть еще внутри пружина. Чуть ее отпустил — и нездешним холодом ополаскивает душу. И вот у человека потухли глаза, он как будто посерел, съежился, опустился, перестал бриться, двигается как-то вяло, затосковала в нем душа, считай, что это кандидат на очередную пулю, осколок. А судьба выхватывает именно такого. Поэтому лучше всего — хвост пистолетом.

Сидение на нейтралке затягивалось. Решающие бои за Холм начались на рассвете 16 февраля сразу и на северо-востоке, и на юго-западе от города. Кое-где удалось прорваться в передние траншеи противника, кое-где доходило и до рукопашных схваток. 17-го после артобстрела наших позиций немцы попытались вернуть передовые траншеи, было предпринято четыре контратаки. Город они сдавать без боя явно не собирались. Нашим на северо-востоке удалось приблизиться к окраинам города. Бои продолжались и последующие два дня. Но ясности, каковы же силы противника в городе, собирается ли он покидать Холм, не было.

Разведчики со старшим лейтенантом Бескиным продолжали держаться на НП западнее города, имея под наблюдением главную дорогу по левому берегу Ловати, по которой только и могли передвигаться части противника. С флангов доносили, что значительные силы противника уже отодвигаются от города. Но что делается в городе? Только ли заслоны или что-то серьезное? Город продолжал держаться крепко.

Вечером 19-го Болтакс послал на НП к Игорю связного с запиской, где сообщал о штурме города утром 20-го и приказывал Игорю с группой разведчиков, находившихся на НП, пробраться в город, взять там «языка», разведать обстановку — что там противник, уходит или закрепился. Для связи и своевременного доклада прислал полкового радиста с радиостанцией. На наблюдательном пункте, кроме Игоря, было еще несколько человек. Болтакс, понимая сложность и остроту ситуации с трибуналом, который спешил заграбастать Игоря до начала наступления, потому что потом — ищи свищи, отправил разведчиков в поиск прямо с НП! Передний край противника разведчикам был знаком достаточно хорошо. Выбрали наиболее безопасное место прохода в тыл — на стыке немецких подразделений. В разведку пошли вшестером: трое разведчиков, радист, сапер, командир — Игорь. Двоих оставили на НП. Когда почти миновали нейтралку, радист поскользнулся, упал, вывихнул ногу и при этом, самое обидное, повредил рацию. Рация — это ни много ни мало ящик весом килограммов десять, на лампах, с сухими батареями — и все в заплечном ранце. Радиста в сопровождении сапера пришлось отправить назад. Но задачу-то выполнять надо — дальше двинулись вчетвером.

Ночь лунная, светлая, но ветреная, хорошо, хоть морозец не поджимал. Перешли Ловать по льду — по натоптанной немцами тропке. Вышли на шоссе — пустынно, тихо. О поимке «языка» не могло быть и речи. Вдруг увидели огонек в будке на мосту! Значит, есть часовой! Но, посовещавшись, решили не ввязываться в захват, вдруг в будке телефон, мало ли что, основная задача — город обследовать, взять «языка» именно там.

Пересекли Ловать по льду второй раз, уже в самом городе, прячась в тени моста, ползком. Выбрались на высокий берег — прямо на городскую площадь с церковью и колокольней. И — удача! Часовой ходит вокруг церкви! Решили — брать!

Подобраться поближе позволил ветер — на церкви под его порывами громыхал большой железный лист с надписью «Заготзерно» — видно было при лунном свете. Часовой ходил по кругу и, когда ушел за церковь, броском прижались к затененным углублениям в стене около колокольни. Часовой приблизился. Бросок! Взял часового Вася Пахомов, человек исключительной силы, взял так мощно, что явно сломал немцу позвоночник. Успели сунуть кляп, но немец так дергался в конвульсиях, что пришлось кончить дело финкой.

Вася сокрушался, но сдержать себя мог не всегда: немцев ненавидел всех люто: дома, на Брянщине, немцы не только разорили его дом, но и убили детей, надругались над женой, так что соблюсти меру для него было испытанием.

Оставалось надеяться, что раз есть часовой, то придет ему и смена. Труп спрятали, перевалив его в приоткрытое окно церкви, сели в засаду, замаскировались, предварительно замели, присыпали снежком кровь, скрыли следы борьбы. Игорь зашел внутрь церкви. А там склад боеприпасов, да какой! Смена часовому не идет. Прошел час, другой, дело к рассвету. Стало совсем светло. На площадь выехала кухня! С кашей! Из всех укрытий, землянок, остатков домов стали вылезать немцы — почесываясь спросонья, оправляясь тут же. К кухне выстроилась очередь, говор, толкотня, звон котелков, запах каши. А разведчики в соборе — в мышеловке! Куда деваться?