У него вызывали отвращение и девять девчонок, выступающих в стриптизе. Ему казалось, что они всегда пахнут потом, липкими мужскими руками и дешевыми духами. Он видел в них не женщин, способных взволновать, а материал, с которым приходилось работать поневоле, подавляя чувство брезгливости. Насколько отличной от них представлялась ему Ганка — ослепительно чистая, пахнущая свежестью, искренняя, молодая. Мысли о ней вызывали в его душе чувство гордости и счастья. Поэтому Хэкл страшно боялся того момента, когда станет для нее стар и потеряет ее. Он иногда думал, что, наверное, лишится рассудка, если это случится. Страх за Ганку, блеск и нищета Западного Берлина, грязь улиц и домов, в которых он оказался вынужденным жить, — все это давило и держало его постоянно в раздражении. Только алкоголь помогал Хэклу хоть немного удерживать в узде свою расшатанную нервную систему. Начинал пить Хэкл уже с утра, и это постоянное легкое опьянение помогало ему в течение всего дня сохранять маску человека с положением, хладнокровного босса, целеустремленного шефа, который правит делами железной рукой, а вечером приветствует гостей со светской изысканностью.

В тот вечер в баре «Белые линии» представления не было, так как здесь проводилась генеральная репетиция новой программы со стриптизом. Хэкл выключил в своей квартире радиопередатчик и спустился со своими людьми в бар. Гонзулка Бем сел к фортепиано, чтобы бог знает в который раз пробренчать вступление и основную часть мелодии, которая, по их мнению, должна была завтра стать шлягером этого сезона. По его знаку на длинном демонстрационном подиуме снова выстроились манекенщицы в тренировочных костюмах и вяло имитировали раздевание и разбрасывание деталей своих вечерних туалетов среди публики. Ведущая среди манекенщиц, полька Зуза Броневская, задавая ритм и тон, запела пошлую песенку:

В этом подвальном баре было холодно и пусто. Вместо зрителей в зале сидели только двое мужчин — Хэкл и Фанта, которые с профессиональным безразличием, больше занятые своими проблемами и мыслями, наблюдали за ходом ночной генеральной репетиции. На подиуме между тем что-то застопорилось. Гонза Бем перестал играть, выбежал к девушкам и стал, ударяя в ладоши, отбивать им ритм и показывать, как он представляет себе движение в танце и настоящий стриптиз. Выглядело это довольно комично...

В этот момент из-за кулис вышел крепкий, мускулистый мужчина в красном, довольно истрепанном и засаленном берете десантника и подошел к Хэклу.

— Вот фотографии, шеф. Только осторожно, они еще мокрые!

Хэкл нетерпеливо схватил одну из фотографий, которые принес фотограф Збигнев Броневский. На ней была запечатлена его Ганка, мирно беседующая с незнакомцем. Хэкл тщательно рассмотрел мужчину на фотографии, потом скорее себе, нежели Фанте, который с любопытством заглядывал через его плечо, пренебрежительно заметил:

— Банальный тип и, ко всему прочему, скверно одет. В нем решительно нет ничего опасного.

Фанта, однако, с присущим ему ехидством прокомментировал снимок иначе:

— Почему? Не так уж плохо выглядит. И молодой...

Это взбесило Хэкла. Он резко перевернул фотографии изображением вниз, чтобы их больше не видеть, ударил по столу рукой и взревел:

— Хватит! Стоп! Это не репетиция, а бордель, дамы! — Он подбежал к девушкам и заорал: — Вы думаете, я вам буду платить даром? Ваше ремесло требует высокого профессионализма! Это вам не по улицам таскаться, хотя и там нужен известный профессионализм! Если вам не нравится работать здесь, можете пойти попробовать!

Зуза Броневская отважилась вяло возразить:

— Мы уже вымотались, шеф.

— Это никого не оправдывает, в том числе и меня! — бушевал Хэкл. — Наш лозунг такой: «Верх блаженства — раздевать женщин». Женщин, а не бревна! Дамы, соблаговолите это себе уяснить! Вы должны быть сексуальны, понимаете, сексуальны, иначе все полетит к черту!.. А вы как полено...

В самом разгаре его тирады из глубины затемненного бара раздалось:

— Что ты расстраиваешься, Арни, миленький? Опять у тебя будет болеть желчный пузырь.

При звуке этого голоса Хэкл резко обернулся. Ганка шла между столами спокойная, уверенная в себе. Она слегка чмокнула его в щеку, подвела к стойке бара, взяла его стакан, понюхала:

— Что пьешь? Джин? — И отпила из его стакана.

Хэкл подозрительно спросил:

— Где ты была так долго?

Ганка сбросила плащ на спинку высокого стула у стойки и села.

— Немного по городу прошлась.

— Ночью?

— А почему бы нет? Тихо и тепло. Весна...

Хэкл судорожно схватил лежащую на стойке бара фотографию и спросил:

— Одна?

Ганка спокойно засмеялась:

— Большей частью.

Хэкл так сжал фотографию, что у него побелели пальцы. Он боролся с неистовым желанием положить перед ней эту улику и, не выдержав, взорвался:

— Лжешь!

Однако Ганка с насмешливым превосходством парировала:

— Ревнуешь, Арррни? Это ниже твоего достоинства.

Она заметила перевернутые фотографии и спокойно спросила:

— Что это у тебя?

Хэкл, разом растеряв всю отвагу, только покорно пролепетал: