Когда палатка была раскинута, все с нетерпением ожидали, пока закипит чайник, наполненный снегом или льдом, потому что чай был приятнейшей и подкрепительной для нас пищей. После двух чашек являлись жизнь и веселость в онемевшем от холода обществе. Замечательно, что мы так любили наше ароматическое питье и вкус его был нам так приятен, что, вместо обыкновенной пропорции — по три куска сахару на чашку, мы пили целый вечер от 10 до 12 чашек с одним куском леденца. Иногда присоединяли мы к тому ржаные сухари, либо отличный кусок юколы. Между чаем и ужином выходили наши проводники к собакам, привязывали их для того, чтобы, привлеченные следами зверей, они не разбежались ночью, а притом давали каждой назначенную долго корма.

Между тем занимались мы сравниванием наших наблюдений и вносили на карту осмотренное днем пространство, что при сильном холоде и дыме, наполнявшем всю палатку, было не весьма легко. В то же время приготовлялся ужин: он всегда состоял из одного блюда — супа с рыбой или с мясом, пока мы его имели; все варилось в одном котле, вместе с тем служившем нам и общей тарелкой. После ужина все общество ложилось спать. По причине холода мы не могли снимать нашего платья и шуб и должны были спать в полной дорожной одежде; зато постоянно каждый вечер меняли мы чулки и сапоги, которые вместе с меховыми шапками и рукавицами развешивались для сушки на шестах в палатке, что, особенно насчет чулков, необходимая предосторожность, ибо с сырой обувью замерзание почти неизбежно. На ночь расстилались на твердом снегу медвежьи шкуры; на них все обществе располагалось и под оленьими одеялами крепко и хорошо отдыхало от дневных трудов. Пока все нарты нас сопровождали, мы должны были по причине темноты располагаться в палатке, как спицы в колесе, ногами к огню, а головами к стенам; впоследствии, когда наше общество уменьшилось, располагались мы вокруг удобнее: во время ночи огонь не поддерживался и мало-помалу потухал. Поутру вставали мы обыкновенно в 6 часов, разводили огонь и мылись свежим снегом; потом пили чай и тотчас после него принимались за обед, который был совершенно подобен нашему ужину. Наконец, чистили посуду, свертывали палатку и одеяла, нагружали нарты и часов в 9 отправлялись в путь. Такого порядка держались мы постоянно во время первого путешествия.

25 февраля при 25° холода поднялся резкий восточный ветер с сильной метелью, что чрезвычайно затрудняло дорогу. Мы, однакож, продолжали некоторое время путь, но утомленные собаки наши, пробежав 24 версты, не в состоянии были далее тащить нарты против ветра по рыхлому снегу, и мы принуждены были остановиться для ночлега на плоском морском берегу. Метель продолжалась всю ночь; наша палатка была совершенно занесена снегом, но тем доставила нам защиту от бури. Мы радовались неподвижности нашего жилища и его приятной теплоте. Зато слои снега, лежавшие на внешней стороне его, растаяли и образовали ледяную кору, которая сделала шкуру твердой, неудобосгибаемой и гораздо тяжелее прежнего, а тем причинила нам много трудов при складывании палатки.

26-го поутру ветер совсем затих, и хотя термометр все еще стоял на 25° холода, но нам казалось, что было гораздо теплее вчерашнего. Море было покрыто твердой и гладкой снежной корой, по которой наши нарты, снабженные ледяными полозьями, [149] так легко скользили, что собаки без всякого понуждения бежали очень скоро. Мы всегда держались в расстоянии от 50 до 300 сажен от морского берега, который здесь плоский и низменный; на всем открытом взору протяжении его никакой предмет не прерывает унылого однообразия печальной снежной пустыни. Мертвая тишина, царствовавшая вокруг нас, умножала еще более характер грустного уныния сей сцены, так что с радостью встречали мы груды наносного леса, лежавшие на берегах и хоть несколько прерывавшие однообразие.

В полдень определил я, по взятой полуденной высоте, что устье речки, против которой мы находились, лежит под 69°34 38» с. ш. и 165°54 в. д. Отъехав 25 верст от нашего последнего ночлега, велел я ранее обыкновенного остановиться на ночь, чтобы взять несколько расстояний между солнцем и луной. Солнце стояло так низко над горизонтом, что мы принуждены были прибегнуть ночью к звездам, желая узнать истинное время. Взятые лунные расстояния определили положение нашего ночлега в 166°11 в. д., которая по нашему счислению была 5 восточнее. Хронометры, от внезапных перемен температуры, потрясений, езды и частого опрокидывания нарт, так пострадали, что не сходствовали между собой и с вероятной долготой, и мы почти не могли употребить их. Здесь выстроили мы вторую сайбу и положили в нее остаток наших съестных припасов на возвратный путь, отославши назад разгруженные нарты. Лед, вчера покрывший нашу палатку, растаял сегодня от разложенного в ней огня и наполнил наше жилище такой удушливой сыростью, что мы принуждены были от времени до времени выходить освежаться и отдыхать на воздухе.

Ночью к 31° мороза присоединился резкий юго-восточный ветер и, несмотря на хорошо поддерживаемый огонь и теплые покрывала из оленьих и медвежьих шкур, сделал холод столь чувствительным, что несколько раз принуждены мы были вставать, прыгать и бегать вокруг нашего жилища, чтобы несколько согреться. Особенно штурман Козьмин жаловался поутру, что ноги у него необыкновенно мерзнут. Мы посоветовали ему переменить чулки и сапоги, и когда он снял сапоги, то с ужасом увидели мы, что чулки у него примерзли к ногам. Весьма осторожно сняли мы чулки, и нашли, что они покрыты ледяным слоем, почти в одну линию толщины; к счастью, ноги еще не были отморожены, и мы скоро оттерли их водкой. Сей опыт уверил нас в необходимости всегда переменять и содержать сухой нашу обувь, потому что всякая сырость внешняя и от собственной испарины при большом морозе имеет самые гибельные следствия. В (полдень, находясь на 1 3/4 версты к северу от низменного берега, определили мы 69°30 28» широты, а счисляемая долгота была 166°24 ; склонение магнитной стрелки 17 1/2° восточное.

Усиливавшийся холод и резкий ветер чрезвычайно затрудняли нашу езду. Проводники принуждены были надеть собакам на ноги род сапогов, а более чувствительные, менее прочих покрытые волосами и замерзанию подверженные части тела их завернуть лоскутками шкур. Это значительно препятствовало бегу собак, тем более, что слишком сильный мороз сделал снег рыхлым и полозья нарт не могли так легко скользить по ним, как скользили доселе. Сегодня (27 февраля) не могли мы проехать более 26 верст и остановились на ночлеге близ устья довольно значительной реки, в верховьях у прибрежных жителей Малого Анюя известной под именем Большой Баранихи. Как здесь, так и на всем протяжении низменного берега, вдоль которого мы сегодня ехали, лежит великое множество наносного леса. К югу и юго-западу от нашего ночлега показывались в некотором отдалении горы, простиравшиеся до восточного берега реки. Самый берег образует здесь значительную бухту, обращенную к северу, и подымаясь мало-помалу на восток, достигает 6 сажен высоты.

Прямо к севера от нас на море показывалась белая полоса, имевшая, повидимому, параллельное с берегом направление: впоследствии нашли мы, что то было не что иное, как большие торосы, [150] поднявшиеся над поверхностью моря; издали по своему разнообразному устроению часто давали они повод к ошибочным заключениям о существовании земель и берегов.

Во время ночи взял я несколько расстояний между луной и Поллуксом, которых не мог, однакож, употребить для определений долготы, потому что, когда хотел я с помощью искусственного ртутного горизонта взять несколько высот Капеллы и определить истинное время, то нашел, что на поверхности ртути образовались кристаллы, отчего она хотя и не замерзла, но сделалась столь неровной, что я принужден был прекратить мои наблюдения.