Моник подала alouettes, которых Андре, согласно его заверению, настрелял спозаранку. Шутки он обычно сопровождал широкими жестами и так ткнул меня локтем, что я едва не клюнул носом в обширную посудину с ratatouille. [74]

Безголовые жаворонки грели горло температурой своего тела, щебетали чесноком, и Мишель решил, что требуют они более солидного вина. Бутылки «Жигонда» не дождались сыра, и пустых емкостей в конце стола солидно поприбавилось. Я справился у Мишеля, собирается ли он после трапезы вернуться к работе. Он удивился.

— Так ведь я на работе. Таким образом я и продаю вино. Пейте, пейте!

Подали салат, а после него появилась на столе низкая плетеная корзина с сырами. Пухлые головки свежего козьего сыра собственной выделки окружали мягкий канталь и колесо сливочного сен-нектэра из Овернь. Андре, оказавшийся теперь у торца стола, отпустил очередную шутку якобы оверньского происхождения. Когда малыша спросили, кого он больше любит, папочку или мамочку, он по некотором размышлении ответил: «Я ветчину больше люблю». Андре захохотал, а я порадовался, что сижу вне досягаемости его локтя.

Последовали фруктовое мороженое и глазированный яблочный торт. Я капитулировал. Андре забеспокоился.

— Ешьте, ешьте, набирайтесь сил! Мы сейчас сыграем в boules.

После кофе мы посетили козий загон Андре. Козы толпились под деревьями, в тени, и я им позавидовал. Им не надо было играть в шары на солнцепеке. Нет, я пас. Лазерные лучи солнца проделывали дыры в макушке. Желудок тянул к земле. Я извинился, отошел к платану и растянулся на траве.

Андре разбудил меня после шести и сказал, что пора обедать. Имеются две-три бутылки «Жигонда», которые пережили наш ланч. С некоторыми трудностями мне удалось отвертеться, и я ускользнул, отправился домой.

Жена провела спокойный день в тени и в бассейне. Оценив мой помятый, изможденный облик, она озабоченно поджала губы.

— Надеюсь, они тебя хоть чем-то накормили…

Вся эта сомнительная афера началась с телефонного звонка из Лондона. Звонил мой друг Фрэнк, которого в одном шикарном журнале однажды обозвали скрытным магнатом-одиночкой. Мне он известен как гурман с развитым вкусом, как человек, воспринимающий обед серьезнее, чем другие относятся к политике. Фрэнк на кухне напоминает охотничью собаку, взявшую след. Он принюхивается, приглядывается, сует нос в булькающее содержимое сотейников, аж дрожит от творческого нетерпения. Запах рагу может привести его в транс. Моя жена считает его одним из наиболее благодарных потребителей ее кулинарной продукции. «Готовить для него — сущее наслаждение», — говорит она.

В голосе Фрэнка звучали тревожные нотки.

— Март, — скорбно сообщил он. — А у меня закончились все трюфели. Там у вас как? Есть еще что-нибудь?

Март завершает трюфельный сезон, и скупщики трюфелей уже покинули окрестные рынки нашей местности, расположенной недалеко от трюфельного края у подножия Мон-Ванту. Нечем мне было обнадежить Фрэнка.

Скорбь его окрасилась ужасом, когда он представил, какие лишения его ожидают. Ни тебе омлета с трюфелями, ни запеченных трюфелей, ни жареную свинину трюфелями не сдобрить. Телефонная трубка, казалось, сейчас изойдет слезами.

— Есть тут один человек, — попытался я утешить скорбящего. — Чем черт не шутит, попытаюсь у него.

Фрэнк оживился.

— Чудесно, чудесно. Мне много не надо, каких-нибудь два кило — и все. Я засуну их в коробки из-под яиц — и в морозилку. Мне только бы на весну да на лето хватило. Пара кило, не больше.

Два килограмма свежих трюфелей по текущим парижским ценам тянули на тысячу фунтов с гаком. Даже здесь, в Провансе, без посредников и торговых наценок, при покупке у охотников в грязных сапогах, прямо из их мозолистых ладоней, сумма окажется внушительной. Я переспросил Фрэнка насчет количества грибов.

— Ну хоть что-нибудь. Не будет двух кило — сколько найдется.

Мой единственный контакт с трюфельной индустрией — номер телефона на обороте счета, выписанного шефом одного из местных ресторанов. Он рекомендовал охотника как un homme s'erieux [75] в вопросах, касающихся трюфелей, отличающегося безупречной честностью, что немаловажно в темном мире торговли трюфелями. Случаев жульничества не меньше, чем летних солнечных дней в Эксе. Слышал я о трюфелях, начиненных для веса свинцовой дробью, обмазанных грязью, о подмене местных менее ценными итальянскими. Без надежного поставщика запросто попадешь впросак.

Я позвонил по номеру, указанному на счете, сообщил, откуда мне известен телефон. Рекомендация оказалась весомой, и человек на другом конце линии спросил, чем он может быть мне полезен.

Трюфели. Два килограмма.

— Oh l`a l`a… Вы — ресторан?

Я объяснил, что представляю своего друга из Англии.

— Англичанин? Mon Dieu!

Собеседник мой не спешил соглашаться. Он объяснил сезонные затруднения при такой значительной потребности. Ничего не обещая конкретно, мсье Икс (дадим ему такой трюфельный псевдоним) заверил меня, что отправится с собаками «в холмики» и о результатах поисков сообщит. Придется, конечно, подождать какое-то время.