Робер дал мне возможность осмыслить его эпохальное предложение и отвлекся на Изабель, внимательно изучавшую ногти сквозь свои очки-блюдца, идеально подогнанные по цвету к платью-чулку.

— Ca va, chou-chou? [144]

Она передернула медовым плечиком, и Роберу стоило значительных усилий вернуться к теме вопящего дома.

Alors, [145] все это сделает электроника, невидимая и неслышная, защищающая каждое окно, каждую дверь, каждое отверстие больше блюдца. Даже если какой-нибудь легконогий или хитроумный взломщик преодолеет датчики давления, эфирное прикосновение к окну или к двери оглушит его воем сирен. Можно даже, bien s^ur, [146] поставить усилитель, чтобы вой разносился на несколько километров по округе.

Но и это еще не все. Мгновенно партнер Робера, находящийся возле Горда, дом которого подключен к системе, выедет на место с заряженным пистолетом и здоровенной овчаркой. Гарантированная многослойная защита. Я могу оставаться совершенно tranquille. [147]

Ничего себе tranquille! Я сразу представил себе, как Фостен в шесть утра грохочет мимо ворот в тракторе, направляясь на свой виноградник и сотрясая датчики; как среди ночи включаются прожектора от пробегающей мимо лисицы или пары кабанов, а то и чьей-нибудь заблудившейся кошки. Да мало ли, вдруг эта звуковая какофония включится от какой-нибудь случайности. И извиняйся потом перед этим господином из Горда под грозным взглядом его собаки. Жить в Форт-Ноксе — благодарю покорно. Даже в качестве баррикады против августовского нашествия вся эта система неприемлема.

К счастью, Робер отвлекся от делового разговора. Изабель, удовлетворенная состоянием ногтей, позицией очков и облеганием одеяния, решила, что пора удаляться. Она негромко проворковала через двор:

— Bobo, j'ai faim. [148]

— Oui, oui, ch'erie. Deux secondes. [149]

Робер повернулся ко мне и попытался вернуться к теме, но в нем уже включился личный воющий дом, и безопасность нашей недвижимости отступила на второй план.

Я спросил, куда они собираются на ланч.

— «Ля Бастид». Знаете? Там была раньше жандармерия. Когда-то flic — всю жизнь flic, во как.

Я сказал, что вроде это еще и отель, и он подморгнул. Большого искусства достиг он в этом. Складно подмигивал.

— Уж мне ли не знать.

О Режи мы узнали от знакомых. Они как-то пригласили его к обеду, и утром назначенного дня он позвонил, чтобы полюбопытствовать, что будет подано на стол. Даже во Франции такое повышенное внимание к меню показалось хозяйке несколько неестественным, и она поинтересовалась причиной. Почему он спрашивает? Будут холодные фаршированные moules, [150] свинина в трюфельном соусе, сыры, домашние сорбеты. Какая-нибудь проблема? Аллергия на что-нибудь? В вегетарианцы записался? Упаси боже, сел на диету?

— Нет-нет, — ответил Режи. — Все превосходно. Хотя небольшое неудобство все-таки имеется. Видите ли, у меня обострение геморроя, так что высидеть весь обед я не в состоянии, выдержу только одно блюдо. Вот и хочу выбрать. Извините, конечно.

Естественно, хозяйка вошла в его положение. Ради Режи можно многим поступиться. С редкой самоотверженностью всю жизнь свою этот человек посвятил столу, еде и питью. И ни в коем случае нельзя назвать его обжорой. Нет, Режи — гурман с хорошим, возможно, несколько гипертрофированным аппетитом. В нем много занятного, а если послушать его воззрения на отношение англичан к пище… В общем, нам следовало бы с ним как-нибудь встретиться, как только он оправится от своего crise post'erieure. [151]

И однажды вечером, по прошествии нескольких недель, мы встретились с Режи.

Прибыл он в спешке, запыхавшись, нянчась с бутылкой шампанского «Крюг», недостаточно, по его мнению, холодного. Первые пять минут он провел в возне с бутылкой и ведерком льда, дабы довести вино до «питьевой» температуры между двадцатью и двадцатью пятью градусами. Нежно поворачивая бутылку во льду, он рассказал нам о недавнем обеде, крайне неудачном, настоящем гастрономическом провале, если не считать одного из моментов прощания, когда одна из покидающих дом дам улыбнулась хозяйке и промолвила:

— В высшей степени необычный вечер. Все было холодным, за исключением шампанского.

Режи заколыхался от смеха и настолько аккуратно извлек пробку, что бутылка издала лишь еле слышный вздох.

Режи почтенных размеров, весьма плотен, с темными кожей и волосами, с неожиданно голубыми глазами, которые здесь, в Провансе, вовсе не редкость. В отличие от всех нас, он оказался одетым в спортивный костюм, бледно-серый с красным и с вышивкой на груди: «Ле Кок Спортиф». Обувь тоже спортивная — разноцветные кроссовки бегуна на длинные дистанции с многослойной подошвой. Режи заметил мой интерес к его обуви и пояснил:

— Мне необходимо удобство, когда я ем. А удобнее спортивного костюма ничего, пожалуй, не придумаешь. Кроме того… — он оттянул резинку пояса, — всегда найдется место для добавки. Очень существенно. — Он улыбнулся и поднял бокал. — За Англию и англичан… С условием, что они оставят свою кухню для себя.

Большинство французов недолюбливает английскую кухню, не имея о ней представления. Режи не таков. Он изучал англичан и их систему питания, так что смог объяснить нам наши национальные заблуждения.