Макабеа действительно была фигурой средневековой, тогда как Олимпико де Жезус может считаться отмычкой, открывающей любые двери. В Макабее не было ничего искусственного, она была просто сама собой. Нет, прочь сантименты, не нужно никакого сочувствия к этой девушке. Должен, кабра — метис однако, заметить, что Макабеа не получила в своей жизни ни одного письма, и к телефону в конторе приглашали только шефа или Глорию. Однажды она попросила Олимпико позвонить ей. Он сказал:

— Зачем? Чтобы выслушивать твои глупости?

Когда Олимпико сказал ей, что станет депутатом от штата Параиба, Макабеа от удивления разинула рот и подумала: а когда мы поженимся, я стану депутаткой? Ей совсем этого не хотелось, потому что «депутатка» было похоже на неприличное слово. (Как я уже говорил, история эта проста, в ней нет высоких понятий и глубоких размышлений. Возможно, когда-нибудь я вернусь к ним, даже к сентенциям о боге, но сейчас я должен закончить историю Макабеи, иначе я сойду с ума.) Редкие разговоры влюбленных касались фариньи, вяленого мяса, рападуры и меладо. Это было их общее прошлое, и они уже забыли горечь своего детства, потому что детство, когда оно прошло, всегда кажется сладостным и не отпускает от себя. Они были очень похожи на брата и сестру, а это значит — я только сейчас понял это — что они не могут пожениться. Но я не знаю, догадываются ли они об этом. Поженятся они или нет? Даже этого я не знаю, знаю только, что они были невинны и почти не отбрасывали тени.

Нет, вру, теперь я вижу все: он ни в коей мере не был невинным, хотя и был жертвой этого мира. В нем росло, как я понял сейчас, неистребимое семя зла, оно питало его желание отомстить и давало ему жизненную силу, ту самую, которой не было у Макабеи, не имевшей ангела-хранителя.

В конце концов, что должно случиться — обязательно произойдет, но пока еще ничего не произошло, и эти двое не могут опередить события. Рападуры — тростниковый сахар в плитках. меладо — десерт из сахарного тростника. Они ищут бесплатное пристанище, например, скамейку на площади. И устроившись, не замечают ничего на свете. И слава богу.

Он: Так.

Она: Что так?

Он: Я просто сказал: так.

Она: Но что «так»?

Он: Давай лучше сменим тему, потому что ты меня не понимаешь.

Она: Не понимаю чего?

Он: Пресвятая Богородица! Макабеа, давай поговорим о другом.

Она: Давай, но о чем?

Он: О тебе, например.

Она: Обо мне?

Он: Почему ты удивляешься? Разве ты не человек? Люди говорят о людях.

Она: Прости, но я не считаю, что я очень человек.

Он: Бог мой! Все мы люди.

Она: Но я не привыкла.

Он: Не привыкла к чему?

Она: Ах, я не знаю, как объяснить.

Он: Что?

Она: Что что?

Он: Я сейчас встану и уйду, потому что ты невыносима.

Она: Я только и умею, что быть невыносимой. Больше я не умею ничего. Что мне делать, чтобы стать выносимой?

Он: Прекрати болтать глупости. Говори о том, что тебе понятно.

Она: Думаю, я не сумею. Он: Не сумеешь чего?

Она: А?

Он: Я больше так не могу. Давай вообще не будем ни о чем говорить, хорошо?

Она: Хорошо, как хочешь.

Он: У тебя вообще нет своего мнения. А у меня оно было всегда. В сертане Параибы нет никого, кто не знал бы Олимпико. И когда-нибудь обо мне узнает весь мир.

Она: Да?

Он: Я тебе говорю. Ты не веришь?

Она: Верю, верю, я не хотела тебя обидеть.

Однажды в детстве она попала в дом, выкрашенный белой и розовой краской, с колодцем на заднем дворе. Ей так понравилось смотреться в него! Это стало ее мечтой: собственный колодец, только для нее одной. Девушка не знала, как можно эту мечту осуществить, и спросила Олимпико:

— Ты не знаешь, можно ли купить яму?

— Слушай, ты все еще не исправилась? Ты что, не понимаешь, что на твои вопросы не существует ответов?

Она склонила голову на плечо, как печальная голубка.

Однажды, когда Олимпико вслух мечтал о том, как он разбогатеет, Макабеа заметила:

— Мне кажется, это только мечты.

— Иди ты к черту со своими замечаниями. Я бы послал тебя еще дальше, не будь ты невинной девушкой. — Говорят, от забот портится желудок.

— Желудок — это ерунда, я знаю наверняка, что своего добьюсь. Ну а у тебя есть какие-нибудь цели?

— Нет, у меня нет ни одной. Наверное, потому, что я ничего не хочу добиться.

Это был единственный случай, когда она говорила о себе с Олимпико де Жезусом. Она привыкла забывать о себе и не нарушала своих привычек.

— Ты знаешь, в «Радио-Часах» сообщили, что один человек написал книгу «Алиса в стране чудес», он еще был математиком. И еще они говорили об алгебре. Что значит это слово — «алгебра»?