Питер. Там, у коровника, он распряжет…

Симеон (посмеиваясь). Держу пари, — он, как всегда, не в духе.

Питер. И она — рядом. Тут как тут.

Симеон. Давай подождем и посмотрим, какая она, наша новая мамаша?

Питер (усмехаясь). И поцелуем его на прощанье?

Симеон (тоже смеясь). Ноги мои готовы пуститься в пляс. Смех так и распирает меня.

Питер. И меня тоже.

Симеон. Думаешь, это потому, что мы выпили?

Питер. Нет. Ноги сами так и просятся идти и идти, прыгать и…

Симеон. Танцевать?

Пауза.

Питер (в замешательстве). Прямо удивительно!

Симеон (лицо его светится). Уроки кончились — начались каникулы. В первый раз мы свободны!

Питер. Даже не верится.

Симеон. Узда лопнула, преграды пали, каменные стены рухнули. Делай что хочешь!

Питер (глубоко вздохнув, риторически). Плевать мне, кому достанется эта проклятая ферма, эти груды камней. Берите, нам не надо!

Симеон (снимает калитку с петель). Мы уничтожим эту калитку и все калитки на свете.

Питер. Мы заберем ее с собой и по дороге сбросим в реку — на счастье, пусть плывет.

Слышен стук копыт, скрип колес. Симеон и Питер замирают на месте.

Входят Эфраим Кэбот и Абби Патнэм.

Эфраиму Кэботу семьдесят пять лет. Он высок, сухощав, жилист, в нем чувствуется большая сила, только тяжелый труд несколько ссутулил его. У него суровое, как бы высеченное из камня лицо, но что-то выдает в нем слабость и мелочное тщеславие. Маленькие, близко посаженные глаза постоянно сощурены, их взгляд цепок и пристален: Кэбот близорук. На нем глухой черный выходной костюм.

Абби Патнэм миловидная, полная сил женщина лет тридцати пяти. У нее круглое красивое лицо. Но его портит явная чувственность. Очертания рта подчеркивают внутреннюю силу и упрямство характера. Взгляд решителен. Но на всем ее облике лежит та же печать неустойчивости, непокорности и затравленности, что и на Эбине.

Кэбот (подавляя охватившие его чувства; сухим надтреснутым голосом). Вот мы и дома, Абби.

Абби (со страстью). Дома! (Взглядом обшаривает дом, не замечая застывших в стороне Симеона и Питера.) Красиво! Даже не верится, что этот дом — мой.

Кэбот (резко). Твой? Мой! (Пристально смотрит на Абби — она выдерживает его взгляд. Смягчившись.) В крайнем случае — наш. Я чувствовал себя одиноким здесь. Особенно весной. Этому дому нужна женщина.

Абби (она совладала со своим голосом). А женщине нужен дом!

Кэбот (кивает неопределенно головой). Так. (Вдруг раздраженно.) Куда все пропали? Почему так тихо? Почему они не работают?

Абби (замечает братьев. Встретив их холодный, оценивающий взгляд, говорит медленно). Вон два борова у ворот глазеют на меня, вместо того чтобы работать.

Кэбот (напрягая зрение). Это кто? Кажется…

Симеон. Это я — Симеон.

Питер. А это я — Питер.

Кэбот (взрываясь). Почему не работаете?

Симеон. Мы вышли приветствовать тебя, отец. Тебя и новобрачную.

Кэбот (несколько смущенно). А? Да-да… Это ваша новая мать, мальчики.

Она смотрит на братьев, они на нее.

Симеон (отворачивается и презрительно сплевывает). Вижу.

Питер (следует примеру брата). Я тоже.

Абби (с чувством превосходства). Я пойду. Мне не терпится осмотреть мой дом. (Медленно уходит по тропе.)

Симеон (с издевкой). Ее дом!

Питер (вслед Абби). Если там встретите Эбина, поостерегитесь говорить ему, что дом ваш!

Абби (вызывающе). Эбин! И Эбину скажу!

Кэбот (с презрительной усмешкой). Эбин придурок, ты не обращай на него внимания, весь в мать!

Симеон (язвительно смеется). Ха! Он весь в тебя, старик. Точная копия, твердый орешек. Он перегрызет тебе горло, дай срок!