С западной стороны медленно приближались к Эннсу четко очерченные светло-зеленые четырехугольники. То были американские войска. Они шли как на параде. Орудия на танках, кажется, даже не были расчехлены. Не видно было и грузовиков. Американская моторизованная пехота сидела не на грузовиках, а на «виллисах».

Где же наши? Он с беспокойством огляделся.

А! Вот они! На пригорок быстро въехали танк и две самоходки с большими красными звездами на бортах.

Колесников схватился рукой за горло. Сделал несколько судорожных глотательных движений, давясь комом, застрявшим в горле, силясь проглотить этот ком, чтобы вздохнуть.

Наши, наши!

Машины были почти черными от покрывавшего их толстого слоя пыли и грязи. Темными были и лица самоходчиков, которые выглядывали из люков.

А между сближавшимися русскими и американцами колыхалось человеческое месиво. Оно катилось к Эннсу, к мосту.

И вдруг Колесников увидел, как узкие черные полосы прорезали это месиво. Похоже, отступали тени ночи. Солнце гнало их, эти тени, гнало на запад с востока, откуда неотвратимо надвигалась Советская Армия.

Черные полосы переплеснули через Эннс и стали растворяться в светло-зеленых четырехугольниках американской армии — та как бы всасывала, вбирала их в себя.

Колесников понял. Это были эсэсовцы Банга. Но сил продолжать погоню уже не было.

У моста через Эннс образовалась пробка. Там панически гудели машины, орали и ругались люди. Потом будто рябь прошла по толпе. Русские самоходки были замечены. Кто-то пронзительно завопил:

— Руссише панцерн!

Завидев русских, солдатня, обвешанная котелками и сумками, пугливо сторонилась, давая самоходкам дорогу.

Aral Гитлеровцы уже не сидят в транспортных автомобилях, гордо выпрямившись, держа между ногами автоматы! Они спешены. Они бредут в пыли!

Груды брошенных автоматов валялись на шоссе. Гусеницы советских самоходок подминали их под себя и, раздавив, расшвыривали в разные стороны, как комья грязи. А на обочинах громоздились ярко-желтые ящики из-под мин, пустые канистры, перевернутые и вздыбленные транспортеры и грузовики.

Колесников увидел майора, который стоял во весь рост в открытом люке головного танка. Ветер от быстрого движения развевал его волосы. Грохот и лязг заглушали его слова. Однако жестикуляция была предельно красноречивой. Сильными взмахами руки он словно бы отсекал, отбрасывал что-то от себя.

Это было понятно. «Назад! Назад! — приказывал жестами офицер. — Вы — пленные с этой минуты!»

Кое-кто из гитлеровских солдат по инерции еще продолжал брести. Другие стали сбрасывать наземь свои рюкзаки, устало садились на них, отирая пот со лба. Кончилось! Как бы там ни было, но то, что началось семь лет назад, уже кончилось!..

А на мосту через Эннс еще теснились эсэсовские машины, застрявшие в толпе пеших солдат. Возникла драка. Над головами засверкали тесаки. Потом Колесников увидел, как кто-то бросился с моста в воду. Он плыл к американскому берегу очень быстро, по-собачьи, перебирая руками. Разорванный желтый макинтош вздулся над его спиной.

Американские солдаты, сбежавшие к реке, помогли беглецу выбраться на берег. Он вылез и отряхнулся. Его подхватили под руки, куда-то поволокли. Как ни напрягал Колесников зрение, вскоре он уже не мог разглядеть желтый макинтош. Тот растворился среди комбинезонов цвета хаки.

С обеих сторон моста расставляли часовых: русских и американских. Река Эннс, южный приток Дуная, стала демаркационной линией, разделив две армии, которые на протяжении многих месяцев двигались навстречу и остановились здесь друг против друга.

Только тогда Колесников оторвал взгляд от противоположного берега…

На обочине шоссе наши танкисты увидели человека в гражданском, с исхудалым, обросшим седой щетиной лицом. Он поднял руку, словно просил подвести его. Но куда подвезти? Впереди — река!

Шатаясь, человек шагнул к танку, потом неожиданно быстро наклонился и, обхватив руками, приник к нему. Плачет? Нет! С какой-то непонятной жадностью вдыхает запах разогревшейся на солнце краснозвездной брони!

Танкисты, выпрыгнув из танка и самоходок, окружили его.

— Кем будешь, папаша? — очень громко, как глухого, спрашивали они наперебой. — Чей ты, из каких? По-русски-то понимаешь? Наш или иностранный?

Человек поднял голову. Из открытого люка с напряженным вниманием на него смотрел майор.

— Бей! — хрипло попросил человек. Слова с огромным напряжением вырывались из его пересохшего, стянутого спазмом горла. — Он — там, на том берегу реки! Нельзя упустить его, нельзя! Бей прямой наводкой! Ну же, бог войны!

— Отстрелялись мы, друг, — сказал кто-то из солдат. — Разве не видишь? Все! Кончилась война!