Потом, после боя они говорили, что видели меня, но не могли высунуться из-за ограды — нас обстреливали из гранатомётов. Так разошлись наши пути.

Мы прицепились к одной из МТЛБ, и, прячась за бронёй, пошли вместе с колонной, вытянувшейся по центральной улице мимо мечети. Мы все шли прямо. Особо плотный огонь был спереди, и, чуть меньше, слева. Бойцы огрызались огнём на огонь противника. Никто тогда не думал о том, какая опасность подкрадывается к нам справа, с той стороны Орехово, что вытянулась в сторону Старого Ачхоя.

Группка казаков, в которой был и Перепелицын, повернула за мечетью вправо в кривую узенькую улочку, выводящую на окраину села. Действие их было механическое, скорее всего, неосознанное, но эта случайность оказалась ключевой, решающей в бою за Орехово. Расчёт боевиков был очень верный: они заходили к колонне, зажатой на центральной улице села, сбоку, и могли, без труда подбив несколько единиц техники, остановить наше движение вперёд. И тогда потери с нашей стороны оказались бы значительно больше, чем те, которые мы уже понесли.

Отряд боевиков буквально наткнулся на горстку казаков. Чеченцы не ожидали увидеть их здесь, как и не ожидали такого сопротивления. Валентин Иванович шёл первым, и первым он открыл огонь из РПК. Готовые к бою гранатомёты были приведены боевиками в действие, бойцов расшвыривало, как мячики. Все казаки из этой группы получили множественные осколочные ранения или же контузии, но, не выдержав ответного огня, чеченцы ушли назад.

Перепелицын погиб в самом начале этого короткого боя, через какое-то мгновение погиб бросившийся ему на помощь Пётр Юрченко. Они спасли батальон от кровавой ловушки, отдали свои жизни ради жизни товарищей.

Погиб при штурме Орехово и атаман Голубев…

Вечная им память…

Я отрываюсь от реальности современного мира, и память втягивает меня в пространство давно минувшего прошлого, туда, где рядом с героями Шипки, могилам которых мы поклонялись пятнадцать лет назад, замер тот, подвиг которого достоин поклонения будущих потомков.

Стою возле могилы Валентина Ивановича и всматриваюсь в его портрет на чёрном граните. Распахнутый бушлат, через плечо — сумка. Чуть заметная улыбка, прищуренные глаза, скулы, горбинка носа, отточенные ветром по-восточному. Вот он — аскер несуществующего Белого Царя, о пришествии которого мечтал, но не дождался, вечный воин, замерший на граните в состоянии похода.

Он не ушёл безвозвратно в пространство войны, не растворился в ней без остатку, но вернулся к нам вечной памятью, назиданием и примером.

Мы продолжаем идти по тернистой тропе жизни, любим, ненавидим и боремся, бывает, надрываемся от непосильной ноши, ропщем, спотыкаемся и падаем, но, оглянувшись назад, в примерах прошлого по-прежнему черпаем силы, и продолжаем верить в честь, справедливость и благородство, которые не под силу разрушить даже смерти.

Память всё таки сильнее её…

Мы уходили в ночь, мягкую от падающего снега и торжественно-молчаливую, боящуюся потревожить общее для наших сердец чувство расставания и нежности.

Снег падал нам под ноги, освящая путь, делая его искренне чистым в своей девственной белоснежности.

Тускло горели фонари, охраняющие центральный проспект города. Рядом с ними сгорбились прикрытые белёсой накидкой деревья, ещё вчера вечером страшные в своей бесстыдной зимней наготе. В темноте топорщились лупастые груды зданий, всматривающихся в зимнюю пустоту одинокими светящимися окнами.

Не обращая внимания на всё это, мы шли, взявшись за руки, по заснеженной улице, понимая, что нам дана всего лишь одна затяжная секунда, место в которой выделено только на двоих.

Мы остановились, и я сказал ей:

— Дальше не ходи, до вокзала я дойду сам.

Она прижалась ко мне, маленькая и беззащитная, ухватившись руками за солдатский бушлат, в который я был одет.

— Ты ещё приедешь? — спросила она.

Подняв голову вверх, она пыталась заглянуть мне в глаза, и снег, падая ей на лицо, таял, и каплями слёз стекал по щекам. Я погладил её по голове, вытер ладонью мокрые щеки, и понял, что должен сказать то, во что она не хотела верить.

— Я больше не приеду, через два дня у нас отправка.

— Может быть, получится опять, как сегодня?

Она ждала маленького чуда, и я понимал, что не в праве лишать женщину надежды получить хоть немного сказки, в которую она хотела верить.

— В этот раз удалось вырваться из бригады на полдня, — ответил я ей, — может ещё раз получится, если отпустят.

Она была благодарна мне и за эту нелепую и никчемную в своём обмане фразу и, приподнявшись на цыпочках, обняла меня за шею.