Мы с ужасом осознавали, что молодой офицер и солдатики-«негритята» и есть олицетворение современной Российской Армии, трагедию которой мы вполне реально осознавали, но не хотели до сих пор в неё верить.

Мир треснул, и в зияющий провал рухнула красота и порядок, честность и искренность, и даже время исчезло в разломе. Искажённый мир застыл в немой, нелогичной и ужасающей своей кричащей уродливостью мнимой вечности…

И армия стояла сейчас над этим провалом, противясь злой силе, желающей скорейшей её смерти и неотступно подталкивающей к обрыву всё то, что пока ещё отстаивало честь и независимость России.

Облитая газетной грязью, предаваемая политиками «высокого» полёта, разлагаемая появившимися вдруг предателями в погонах, торгующими всем и вся, армия оставалась живой, вопреки всем прогнозам злопыхателей.

«Негритята» вытянули на своих плечах штурм Грозного, мёрзли в полях под Самашками и Шатоем, рыли свои окопы и в плену чужие, грызли сухари и кормили собой вшей. Они чаще всего не задумывались о высокой политике, и понятие Родины вмещалось у них в размеры родного села или города. Усталость разъедала силы и притупляла эмоции.

В какой ещё армии мира солдат может идти в бой под шквальным огнём противника, держась за броню и при этом находясь в состоянии сна?

И это наша боль…

Но и это наша гордость, потому, что не всё смогли продать и купить «коммерсанты» нового времени, осталась душа солдата, сформировавшаяся за столетия воинского служения во имя России многих поколений русского народа.

На уровне подсознания включался механизм выносливости и терпения — основы основ русской победы и, не осознавая этого, «негритята» в подвиге смирения и выдержки продолжали подвиг своих, не знаемых ими, предков.

Под коркой, сотканной из матерщины, пинков и голода, у каждого из солдат покоилось всё настоящее и светлое, присущее каждому из людей, имеющих голос Божий — совесть. По логике правителей «нового времени» они не должны были вырваться из состояния оцепенения, граничившего с пустотой, космическим вакуумом, но душа русского солдата, неумирающая вовек душа, прорастала через все преграды ростками Добра и, пробившись через толщу зла, по-прежнему тянулась к свету…

К Ворончихину Владимиру прозвище Маньяк приклеилось давно. Все попытки выяснить, когда же это произошло, не увенчались успехом — близкие друзья считали, что своё очень даже правильное второе имя Вовка носил всегда.

Оно не имело в себе свойственной этому мрачному термину негативной сути, не отражало какой-либо пагубной страсти, тем более, не присущей носителю прозвища, но было шутливым отражением давнишней и неискоренимой Владимировой страсти — охоты.

Погода, как и другие ограничивающие охоту обстоятельства, никогда не были для него помехой. Дождь и снег, лесники и егеря не могли остановить Володю в реализации его охотничьих устремлений, и даже если большинство его друзей были категорически против очередной вылазки на природу, он всегда мог «совратить» кого-нибудь на это деяние. При этом Володя, не обладающий красноречием и словесной логикой, всегда брал своей неподкупной искренностью, замешанной на ребяческом восторге и настоящем охотничьем азарте, граничащем по эмоциональному напряжению с трепетом игрока, наблюдающего, как на сукно стола ложатся карты.

Вовка-Маньяк обладал неординарной натурой, был явным и подчеркнутым бессеребренником, и, в тоже время, по своей охотничьей страсти всегда балансировал на грани законности, никогда не задумываясь о последствиях совершенных действий. И даже когда в одном из самых неприглядных эпизодов своей биографии он действительно и серьёзно преступил закон (Володе было предъявлено обвинение в ограблении), у нас были все основания предполагать, что совершил он этот проступок не из-за какой-либо тяги к наживе, но от охотничьего азарта, не дающего трепещущей душе покоя.

Он всегда и во всём подходил к любому делу с некоторым проявлением бесшабашности и даже авантюризма, но никогда эмоции не перехлёстывали у него через край. Он был подчас наивен, и мог клюнуть на чьё-либо позёрство и заведомо ложные слова, принимая их за истину. Иногда его наивность могла показаться стороннему наблюдателю элементарной глупостью, но бывали случаи, когда Володька своими действиями демонстрировал нам житейскую мудрость. Мы относились к нему с братской любовью не за какие-то конкретные положительные качества (Вовка, в первую очередь, был не злоблив и не злопамятен), но за его цельную, и, в то же время, такую пёструю и противоречивую натуру во всех её проявлениях.

И самое главное, мы понимали, что во всём этом и есть казачья суть Ворончихина. Вовка-Маньяк действительно был добрый казак…

Может быть, исходя из его вышеперечисленных шальных качеств, он пошёл по пути казачьего волонтёрства, рискуя своей головой не за-ради денег и славы в зоне осетино-ингушского конфликта. Понятным было и то, что спустя несколько лет он стал одним из тех двадцати семи минераловодцев, кто в 1995 году первыми приняли участие в эксперименте по привлечению казаков к службе в регулярной армии в формате сформированного только из казаков подразделения.