Эдгар встал со скамейки, намереваясь проследить дальнейший путь недавнего похмельного соседа. Кстати, Эдгар только кажется несколько... н-ну... пассивным, что ли. Как бы созерцателем. Просто день субботний, соблюдается соответствующая заповедь и Эдгар совершает прогулку.

Обыкновенную прогулку.

Так что не будем по одному только дню судить о личности того, кого мы условились называть Эдгаром. Просто так уж получается, что нам выпало видеть только одну грань. Одно измерение.

Погребок располагался возле парка под фотоателье. Те, кто не желал с утра прогуливаться в парке культуры и отдыха, отдыхали в погребке. Погребок назывался «Погребок» и действительно находился в погребке, являя собой хороший пример единства символа и сущности. А ведь любой из нас без труда может вспомнить не один десяток заведений с названиями типа «Пингвин», «Маяк», «Весна», «Солнце», «Ивушка», «Рассвет», «Ромашка», «Полет» и проч. и проч., суть которых находится в вопиющем несоответствии с каждым из вышеперечисленных названий.

У «Погребка» было отнюдь не безлюдно. Стояли группками, курили, обсуждали шансы московского «Спартака», перспективы затянувшегося ирано-иракского конфликта, говорили о неурядицах на работе, сообщали последние сведения о реликтовом гоминоиде, делились мыслями о Бермудском треугольнике, рассуждали о вероятности нахождения инопланетного космического корабля в снежном ядре приближающейся кометы Галлея.

День был субботним, погода благоприятствовала – вот и толковали о том, о сем, временами ныряя в «Погребок» добавить пива.

Эдгар потянул за массивное кольцо, врезанное в дверь «Погребка», и спустился по лестнице в его глубины. Глубины были впечатляющими: стены, расписанные под красный кирпич, нарисованный камин, широкие деревянные столы и полки для кружек, вмурованные в стены керамические посудины для цветов, длинная стойка о трех кранах – для отпуска в кружки заведения, для отпуска в свою тару и для самодолива, устрашающие таблички «не курить», «приносить и распивать спиртные напитки строго запрещается», «лица в рабочей одежде не обслуживаются», «пиво отпускается только в комплекте с закуской» и т. д., пирамиды кружек на подносах, портативный телевизор под боком у продавца и сам продавец – роскошный лысый красавец двухметрового роста в белом халате, небрежно жонглирующий кружками, бумажными денежными знаками, закуской и разменной монетой.

В «Погребке» витал гул голосов. Стояли, облокотившись о полки, сорили рыбьей чешуей, глотали пиво, смеялись, ходили повторять – в общем, совершали тот чертовски сложный ритуал, который кроется за простыми на первый взгляд словами «попить пивка».

Эдгар получил кружку пива и двинулся вдоль столов, выискивая свободное место. И, конечно, увидел Похмельную Личность, попросившую давеча закурить. Личность приветливо махнула полупустой кружкой и подвинулась, освобождая пространство. И претендуя тем самым на занятие времени. Эдгар последовал приглашению.

Впрочем, личность была уже не похмельной, а просто небритой. Печать муки растаяла под действием пива, как тает восковая печать под лучами солнца.

Как тают восковые печати Эдгар, признаться, никогда не видел, но предполагал, что так вот они и тают.

– Пивко неплохое, – заметила Похмельная Личность (уж так и будем ее называть). – Только что завезли, я видел.

Эдгар сделал глоток и кивком дал понять, что согласен с этим утверждением.

– А чьи это вы стихи читали? – осведомился он, чтобы поддержать разговор. Хотя и знал, ч ь и это были стихи.

Похмельная Личность отставила кружку, пожала плечами и равнодушно ответила:

– Свои, конечно. Чьи же еще? Чужие стихи артисты пусть читают.

– Пусть плохие, но свои, – резюмировал Эдгар, рассеянно глядя по сторонам.

– Во-во! – согласилась ПЛ. – Хотя, конечно, нет хуже бессилья строки, что не может родиться, печальней раздумий и слов, что не в силах ожить...

– Вот муки вещей, что не могут никак воплотиться, – подхватил Эдгар, – из образов, тусклых, как сон, в настоящую жизнь.

– Скажи пожалуйста! – изумилась ПЛ. – А я-то хотел еще самоповыражаться.

– Можно, – ответил Эдгар.

Гудели голоса, звенели кружки, висел под потолком табачный дым, заволакивая табличку «не курить», разливали, озираясь, красненькое, и старуха с подносом, недовольно бормоча, смахивала со столов и полок чешую, обрывки газет, окурки и пробки.

Кстати, Инопланетный Разум, довольно долго наблюдавший за нами и многое в нас постигший, спасовал перед загадкой «Ивушек» и «Рассветов» и, чертыхаясь, удалился восвояси, в свои зазвездные сферы, потому что кое-что в нас оказалось ему не по зубам.

ПЛ еще раз приложилась к кружке и с хитрецой посмотрела на Эдгара.

– На маски как смотришь, земляк?

– А! – Эдгар понимающе кивнул. С удовольствием послушаю. Со стороны-то оно интереснее.

Он даже закрыл глаза, приготовившись слушать.

– Рано утром, поднявшись, он у зеркала любит стоять, в размышленье глубоком висок потирая, молча глядя на маски, висящие рядом, изучая их все проницательным взглядом. Может, та подойдет? А быть может, другая? Так какую из них надевать?.. Беззаботная маска. А вот деловая. Равнодушие, что ль, без раздумий надеть? Нет, сегодня чаи у поэта – значит, надо натягивать эту: философскую, с тенью разбитых надежд на челе. Да и профиль красиво изваян. «Завтра ту навещу, из балета. Обольщенье? Нет, лучше влюбленность с легкой болью от жизни унылой. А для той, что вчера посетила, хорошо подойдет утомленность». Небольшое усилие и подходящая маска надета.