— Не кричи, не кричи! — прервал председатель. — Чем тише, тем лучше… Я хочу довести до твоего сведения, что по этому делу составлен формальный акт. Несмотря на вьюгу и холодную погоду, все было исполнено формально. Товарищ Бацура лично выезжал на место, расследовал обстоятельства. В результате обследования и опроса установлен несчастный случай по вине пострадавшей. Привлечешь ты Игоря Тимофеевича — он выложит акт на стол. А ты что выложишь? На месте происшествия был? Нет. Труп видел? Нет. Что же ты выложишь? Какой документ?

— Да я же вам говорил: у меня точные доказательства. Почтовая сумка совершенно целая! Без царапинки!

— А что с того? Дядя Леня попросил в почтовом отделении, ему и дали, из уважения, новенькую.

— Так там же надпись — Офицерова!

— Так то же не подпись, а надпись. Надпись тебе любой нацарапает.

— А рубль разорванный? Половинка рубля?.. В этой половинке весь его коварный почерк… Я кондукторшу автобуса в свидетели позову…

— Рубль — тем более не документ. Рублей у нас много. Давали бы мне лишние рубли, я бы их тоже напополам. Куда их…

— Да вы что? — Пастухов остановился, и я наткнулась на него сзади. — Вы что? Не верите?

— Мы-то верим. — Белоус шумно вздохнул. — А надо, чтобы поверила общественность.

— Да ведь все сходится! Он и у родителей не остановился, потому что боялся встретиться с Груней… В дом отдыха сбежал.

— Мешки бы под навес перенести или накрыть чем… — сказал товарищ Белоус. — Химия мокнет.

— Ты учти деталь, — напомнил председатель Пастухову. — Аморалка исходила от Офицеровой. Если встать на вышку закона — не он к ней бегал, а она к нему. Так?

— Она же любила его!

— Тебе говорят дело, а ты обратно одно и то же — на всех станциях горячий кипяток!.. А поступай, как желаешь! Устал я вас всех упрашивать, и на коленках перед каждым становиться! Хватит. Пойду в бригадиры или в кладовщики…

Мы молча прошли немного. В темноте мягко шелестел дождь…

— Если она его любит, — осенило вдруг председателя, — ей надо было обратиться в соответствующие организации. Пригрозили бы ему и стал бы жить с ней за милую душу. У нас кто стоит на страже матери и ребенка? Государство. А она под колеса кинулась. Это как понимать? На свое родное государство не понадеялась? Что ее — советские законы не устраивали?

— Я в суд пойду, — сказал Пастухов жестко. — Есть такая статья — доведение до самоубийства.

— А к статье есть примечание.

— Какое примечание?

— Вот видишь, не знаешь… Не знаешь ты всего, бригадир… Разве так можно? Хоть ты насчет судов у нас опытный, а надо сперва изучить вопрос. С кондачка на суд люди не кидаются. — Он немного подумал. — Мы выйдем на суд, а он выложит наш же собственный акт и спросит: «Кто вам дал право ставить под сомнение советского человека? Вы в какое время существуете?» А ну — привлечь Пастухова за клевету. Есть у него судимость? Есть! А ну, припаять ему покрепче!.. Товарищ он видный. Вера ему есть. Не связывайся ты с ним, бригадир. Не рекомендую.

— Неловко получается перед народом, — добавил Белоус. — На Алтухова пишем портрет, как на образец, и на него же заводим дело. Вон, скажут, здравствуйте, висит на щите какой кобель. Видать, он в ихнем колхозе — типичное явление.

— Неужели вам не совестно? — спросил Пастухов. — Неужели вы хотите замазать эту историю? Вы понимаете, что это значит? Я же вам говорил, он уже и тут напакостил, кондукторше закинул ту же удочку. Кондукторша автобуса номер три, звать Тамара…

— Ну давай не замазывать! — потерял терпение председатель. — Давай размазывать. Звони на весь район. Вот в «Красном борце» посмеются.

— А отсюда станут делать вывод обо всей нашей идеологической работе, — вздохнул Белоус.

— Так что же, по-вашему?! Простить ему?! Помалкивать?! Потакать?!

— Кричи шибче! — сказал председатель. — Шуми, чтобы вся деревня слышала.

— Тем более на пороге юбилея, — сказал Белоус, до которого только теперь вопрос стал доходить во всей своей тонкости. — Гостей назвали, из области приедут руководящие товарищи. А у нас заместо надоя такая склока между собой.

— А вот что мы сделаем, — оживился председатель. — Мы с ним сами расправимся. Прав бригадир — принципиально ставит вопрос. Мимо таких уродов проходить нельзя. Я предлагаю вот что: а если мы его на щит не вывесим? Вот ему будет пуля! Других всех вывесим, а его — нет! Согласен?

— Согласен, — отрубил Пастухов. — Спокойной ночи.

И пошел.

— Работа с людьми — великое дело, — сказал Белоус. Он постоял, послушал дождь, вздохнул. — Химия-то мокнет… Перетаскать бы мешки, под навес бы… — и отправился спать.

Шаги Пастухова затихали в глухом конце заулка.

Самая короткая стежка до избы Бугровых вела отсюда задами, вдоль огородов и риг. Но ночью, да в грязную погоду, любой и каждый вернулся бы на шоссе и пошел бы по асфальту, по улице, освещенной фонарями и окнами.