В огромных болотных сапогах Акулина двигалась за Федунком след в след. Муж выломал себе огромную жердь, и, подобно флагману советского судостроения, ледоколу «Сибирь», прокладывал путь следовавшему за ним каравану судов по болотистой местности. Сапоги то и дело норовили увязнуть, соскочить с ноги.

— Черт бы побрал… — отрывочно долетало до Акулины. — Живем, как на выселках. Болота, комары. Тут и сдохнуть-то по-человечески не выйдет. Сгниешь в трясине, сожрет скотина какая-нинабудь… Скока можно! Год? Пять? Десять?

В голове Изместьева гнездилась куча вопросов, но задавать их он не имел права: Акулина Матвеевна в этих местах родилась, выросла, и родину должна знать как свои пять пальцев. Леса, косогоры, перелески… И болота, болота. Родину не выбирают.

Стыдно признаться, но Акулине до сих пор было неизвестно имя старшей дочери.

Шатаясь от усталости и головокружения, она старалась не отстать от мужа. Еще она надеялась в «неформальной обстановке» выяснить некоторые вопросы, без знания ответов на которые дальше невозможно было выдавать себя за Акулину Доскину.

— А в город перебраться не хошь? — первый провокационный вопрос получился вполне естественным, но муж Акулины неожиданно замер между двух кочек, едва не провалившись в жижу по пояс. После чего посмотрел искоса, потом рванул вперед, словно сзади была не безобидная супруга, а оборотень с горящими глазами. Акулину стали хлестать по лицу ветки, ей недоставало воздуха, но она очень боялась отстать, и поэтому «хлюпала» вперед из последних сил в кромешной темени. Лишь изредка различая перед собой могучую спину Федора.

— Сдурела баба, совсем заклинило, — бубнил себе под нос «чавкающий» впереди «проводник». — Что у вас там, ну, в организме вашем происходит, что опосля родов дурами становитесь? Мозги вытекают, чо ли? Дак, ежели вытекают, то человек сдохнуть, вроде как, должен. Какой город? Сама посуди, какой к лешему город?!! Кому мы тама нужны-то? Разве что грузчиком в магазине?

— Почему, Федь? — Изместьев старался изо всех сил придать голосу наивнейшую из интонаций. — Плох тот солдат, кто не мечтает стать генералом. У тебя дети, их двое теперь, об их будущем думать надо. Или ты не отец? Подумай…

— А чо думать-то? Нинка, эвон, в школу не пошла… Хотя семь лет давно тяпнуло. Не в чем… А ты говоришь — город, город… В городе мы совсем страшилами будем. В деревне-то ладноть…

— А с ней кто-то занимается сейчас? С Ниной? — вырвалось неосторожно у матери. Федор выругался, сплюнул:

— Дак ты и занимаешься! Забыла, курица? Ты, случаем, вместе с дитем мозги свои не родила?

Акулина ненадолго задумалась, чуть приотстав от мужа: Дочь зовут Нина, и она обязательно наверстает все пропущенное в школе. Она ручается за это! К тому же этот факт можно использовать для поездки в город. Только как?

Очень скоро сапоги ее промокли, ноги закоченели. Она совершенно не ориентировалась, куда надо идти, чтобы вернуться. Оставь ее Федор в этот момент, сгинула бы, как пить дать.

Примерно через полчаса их «путешествия» Федунок начал кричать корову. В его полупьяных гортанных выкриках Акулина впервые для себя уловила отчаяние.

— Кумушка, где же ты? Ау-у-у-у, на кого ты нас оставила? Отзови-и-ись! Кумушка-а-а-а!

Акулина не кричала, чем вызывала еще большее раздражение мужа. Она понимала, что, по идее, должна была больше Федора переживать по поводу исчезновения коровы: она — хозяйка, хранительница очага. Но — она плохая актриса, при столь мощном потоке новых впечатлений ей просто не удавалось «соответствовать». Тем более — теперь, вымотавшись, промокнув и замерзнув.

Федор, разогретый самогонкой, казалось, совсем не чувствовал холода.

— Кума-а-а-а-а! Кума-а-а-а!

Эхо разносило по болоту пьяные крики, но в ответ раздавалось лишь «чавканье» болотной жижи под их сапогами да скрип сломанных веток. Опять же — Акулиной с Федором.

Найти корову в тот вечер им было не суждено. Зато Акулина ненавязчиво узнала, что дочурку старшую зовут Ниной, а свекровь — Зинаидой Порфирьевной. Что Федор работает скотником на ферме, а Акулина — техничкой в местной школе. Нельзя сказать, что она пришла в экстаз от полученных известий, но особо и не расстроилась.

Еще Акулина простудилась. К ночи у нее повысилась температура и заболела правая грудь. Но ни озноб супруги, ни ее лихорадка с сильной головной болью не остановили похоти истосковавшегося по телу жены Федора.

— Да, Кумушку не вернешь. Едрена ветошь…

Интонация, с которой муженек произнес ругательство, Акулине не понравилась. Да и блеск в глазах объяснялся отнюдь не только принятым алкоголем и вечерней прогулкой по ноябрьским болотам.

— Ну, ниче, ща запарим баньку..