И её ранили.

— Зачем? — спросил я.

— Надо хоронить наших и идти дальше.

— Зачем? — повторил я. — Всё кончено, Тань.

— Не смей так говорить, — тихо, но упрямо сказала она. — Мы же погибнем без тебя, Олег…

— Пусть ведёт Саня… — я поморщился. — Андрюшка вон Альхимович… А меня оставьте. Я кончился.

— А я? — так же тихо и упрямо спросила она. — Что прикажешь делать мне?

— Что хочешь, — равнодушно отозвался я. — У нас больше ничего не будет, Тань, пойми же ты это. Мы будем идти и идти по этому проклятому миру, убивать, убивать, убивать — и умирать сами… в этом смысл жизни? Потом — придут другие, будут убивать и умрут… Вон Валька решила правильно. Я бы тоже так сделал, но я боюсь…

— Не смей так говорить! — она топнула ногой. — Я же знаю!.. Мы же люди!..

— Мы не люди, — я вздохнул. — Мы копии. Картинки на экране. Пешки на доске… Настоящие Олег и Танька там. Там. Они там и живут по-настоящему. А мы — мы какая-то еба…ая игра. Просто чья-то игра в войну, Тань… Оставь меня в покое. Всё.

Группа Hi-Fi

Я один —

я как ветер!

Я пью земную благодать.

Гаснет день —

и под вечер

светило тоже хочет спать.

Снова ночь летит раненой птицей,

И дрожит огонь усталой свечи…

Проплывают знакомые лица,

Но им не понять

беспризорной тоски…

Где ты,

Мой ангел-хранитель?

Возьми, если можешь,

Меня к небесам!

Убежал

Я из дома,

Бродил по сказочным мирам!

268.

Я прошу — забери меня, мама,

С улиц городских

Обратно домой…

Я послушным и правильным стану,

Я хочу домой —

А здесь я чужой…

День прошёл

незаметно,

А я на улице опять…

Где же он?

Спит мой ангел…

Я не желаю погибать!!!

Танюшка стояла на том же месте… но словно бы отодвинулась.

— Помнишь. — задумчиво спросила она, — мы говорили о рыцарях?о справедливости. О борьбе?

— А… — я усмехнулдся. — Да. Говорили. Чушь…

— Так вот, — она покусала уголок губы острым белым зубом. — Ради той чуши… Нет, погоди. Я тебя люблю. Просто так люблю. Но ради той чуши, Олег, я ещё и уважала тебя. Ради той чуши стоило жить, — она вдруг по-мальчишески сплюнула и без насмешки сказала: — Жалко смотреть, когда кто-то оказывается недостойным своей же мечты… — она повернулась, чтобы уйти. Но, наверное, ей тоже было больно и тошно, потому что она добавила мне — уже через плечо: — Ну — кто прыгнет выше радуги? Эх, ты!..

Какие-то несколько секунд я смотрел в её удаляющуюся прямую спину. Но за эти секунды перед моим мысленным взором пролетел калейдоскоп картинок. Странно — просто-напросто фрагментов из недавно вышедшего фильма "Выше радуги не прыгнешь", который очень нравился мне… и Танюшке. Словно кто-то продёрнул перед глазами склейку из отдельных ярких кадров. Весёлый такой и немного грустный фильм о… ни о чём… и обо всём… и о нас, и о том, что…

— Тань, что ты сказала? — спросил я в спину. Наверное, что-то такое… ну, такое было в моём голосе. Потому что она обернулась. — Повтори, что ты сказала.

— Кто прыгнет выше радуги? — с вызовом повторила она.

— Да сам же Радуга и прыгнет, — ответил я. Вздохнул. И поднялся. — Ладно. Пошли. Попробуем… прыгнуть выше радуги.

* * *

Убитых мы похоронили в расщелине под скалой недалеко от места последнего бивака. Им не досталось даже окротких надписей — мы боялись, что негры разроют могилу.

Но, пока мы живы, мы их не забудем. Это тоже — памятник.

Никто и не думал жаловаться, когда я объявил, что надо идти дальше. Мне почему-токазалось, что все видели мою слабость, но то ли никто внимания не обратил, то ли не хотели вспоминать.

Кристина была тяжело ранена — не считая мелких "царапин" (которые там уложили бы любого в койку). Ассегай пробил её насквозь в районе солнечного. Ольги с нами больше не было, но и так все понимали — доставать его нельзя. Мне почему-то лезли в голову строчки из "Книги будущих командиров" — как фиванский полководец Эпаминонт был ранен при Мантинее: дротик попал ему в грудь, и он приказал обрезать древко, чтобы оно не качалось и не причиняло лишней боли. Потом, после боя, отдав последние распоряжения, велел вынуть дротик — и после этого умер.

Кристина была без сознания. Иззубренную ландскетту с искорёженной гардой из её пальцев вытащить просто не удалось, так её и нескли на импровизированных носилках. Носильщики менялись, но я не мог — плечо… Мы шли через глумливо перекликающуюся барабанами ночь, словно раздвигая её собой. Шли в тишине, чутко вслушиваясь и сжимая в руках оружие. Шли, стараясь не думать, что где-то лежат, наверное, тела других наших друзей — и их даже похоронить некому…

Что же — может быть, и мы будем скоро лежать так же. Это не причина для скулёжа.