И, наверное, это будет не так страшно, как видеть Таню… после этого. И знать, что это — уже не твоя фантазия, а реальность, в которой виновен ты.

По крайней мере — я попытаюсь.

Я поднял мокрое лицо. Как трудно говорить, обрекая самого себя на смерть… Сло-ва — словно глотаешь кипяток. Но что же я — совсем не человек? А всё, что я читал, смо-трел, о чём говорил? Мусор всё это, и только во мне и есть, что этот жидкий ужас?

Ждёте? Ладно.

— Ничего я не буду говорить.

— Вот даже как? — негр протянул руку и взял меня за лицо. — Даже не "не знаю", а "не буду"?

— Не буду, — повторил я. Почему-то из головы вымело все чувства, даже страх — оста-лась только звонкая переливчатая пустота.

— И не надо. — покладисто сказал негр. — Говорить ты и правда не будешь, а будешь ты кричать. День, два — где-то так. Сперва кричать, потом горло сорвёшь и стаешь сипеть, а когда не можешь кричать — боль ещё сильнее… Видишь? — он отошёл чуть в сторону. — Это — для тебя.

И я увидел кол. Его принесли четверо негров, ещё один нёс деревянную колотушку. Кол был свежий, острый, не очень толстый, но длинный.

Всё. Глаз от него я отвести уже не мог, а язык примёрз к небу. По всему телу, по-крывшемуся гусиной кожей, выступил ледяной пот.

— Может, скажешь? — спросил откуда-то негр. — И иди. А то ведь знаешь — это такая боль, что у многих от крика рот рвётся…

— Сволочи, — сказал я. — Зверьё, садисты… Ничего, и до вас доберутся. Жаль, я сам вас мало успел убить… гады…

Я снова заплакал. От острой горечи при мысли, что Танюшка не узнает, что она для меня, и увидит только то, что от меня останется. И тоже будет плакать…

Но — будет жить.

Только надо молчать. И я, готовясь к страшной и долгой боли, зажмурил глаза.

Потом я закричу, конечно. Но это будет просто крик, а не трусливый визг преда-теля… Может быть, Сусанин тоже кричал, когда его убивали поляки. Вот только об-ратной дороги он им не показал.

И я не покажу…

…Когда я открыл глаза — оба негра уже падали к моим ногам. В полном обалдении я — уже начисто ничего не понимая! — наблюдал торчащие у них в затылках — у того и дру-гого — рукояти цельнокованых металлических ножей. На мои ноги и землю лилась кровь.

Потом откуда-то слева выплыл Саня — и я услышал, как валлонка в его руке с коро-тким стуком перерубили верёвку над моими ладонями.

Я рухнул в объятья подскочившего Вадима, не понимая, умер я всё-таки… или каким-то чудом жив?..

Юрий Ряшенцев

На волоске

Судьба твоя,

Враги полны отваги…

Но слава богу —

Есть друзья,

Но слава богу —

68.

Есть друзья!

И, слава богу, у друзей

Есть шпаги!

Когда твой друг в крови —

На войне — как на войне!
–

Когда твой друг в крови —

Будь рядом до конца!

Но другом не зови —

На войне — как на войне!
–

Но другом не зови

Ни труса, ни лжеца!

И мы горды.

И враг наш горд.

Рука — забудь о лени!

Посмотрим,

Кто у чьих ботфорт,

Посмотрим,

Кто у чьих ботфорт,

В конце концов согнёт

Свои колени!

Противник пал.

Беднягу — жаль…

Но наглецы несносны!

Недолго спрятать

В ножны сталь,

Недолго спрятать

В ножны сталь,

Но гордый нрав — ей-ей!
–

Не спрячешь в ножны!

* * *

— Смотри, что у него с руками. Синие…

— Давай я разотру… Эй, девчонок там придержите, тут такое!..

— Ты ему руки сначала опусти. А то смотреть жутко…

А руки-то у меня, оказывается, есть… И болят! Ооой, как болят — вот оно, начали пытать… свои-то, свои за что пытают, я же их не выдал, ничего не сказал! Плечи вык-ручивала, растягивала, сжимала, жгла и морозила беспощадная боль, и так же начинали под чьими-то пальцами болеть и запястья.

— Б-б-больно-о… — прохрипел я, не открывая глаз, потому что ещё не понял, в сознании я или без. И вообще — живой или нет? да это и не казалось важным — боль нарастала. — Ну за что?! Перестаньте, хватит… больно, не трогайте!..

— Живой, живой! Серега, Серый! Он живой!..

— Три, три, он же без рук останется…

— Дай я сменю…

— Дайте ему попить, у него губы белые…

Вода. Настоящая вода! Тоже пытка — сейчас капнут несколько капель, и… нет, по-ят, поят!

Я открыл глаза. Улыбающиеся физиономии окружали меня стеной — точнее, купо-лом, сверкающим зубами и родным. Вадим держал мою голову на коленях и массировал плечи. Арнис растирал запястья.