Робинзон приподнял фуражку и, взяв трубу под мышку, пошёл в свою каюту.

Солнышкин задумался и посмотрел вверх, где качалась ржавая скоба. Да, для доброго дела этот маятник, конечно, не годится. Теперь Солнышкин понимал это особенно хорошо! И хотя делать что-нибудь хорошее для артельщика Солнышкин пока не собирался, он сорвал скобу и, выйдя из коридора, швырнул её за борт. Там тихо плеснула вода, по ней снова побежала ровная лунная дорожка.

И удивительно, но Солнышкин почувствовал себя так, будто стал чуточку выше.

Пока Моряков и Перчиков проводили свой выдающийся эксперимент, в каюте Челкашкина произошло событие не менее удивительное.

К доктору постучал Пионерчиков.

— Входите, садитесь, — пригласил Челкашкин и, усадив штурмана на вращающееся кресло, взял его за подбородок. — Смотрите мне в глаза, — сказал он.

— Но я совершенно здоров, — предупредил Пионерчиков.

— Проверим, — сказал доктор и взял молоток, при виде которого у юного штурмана сразу дёрнулась нога.

— Нервишки! — сказал Челкашкин и показал пальцем на колено.

— Это качает, — оправдывался Пионерчиков, хотя за иллюминатором стоял полный штиль.

— Нервишки, — повторил Челкашкин и добавил: — Будем лечиться. Гипнозом.

— Каким ещё гипнозом? — поднялся Пионерчиков. Он не верил в подобные сказки с самого детства. Но у доктора не было ни малейшего повода сомневаться в могуществе гипноза. Во-первых, об этом говорило множество медицинских журналов, а во-вторых, во время стоянки в Океанске доктор проделал два удивительных эксперимента. Прямо на улице, недалеко от пароходства, он заставил поверить собаку в то, что она кошка, а кошку в то, что она собака. Это могут подтвердить многие жители города, которые видели, как собака спасалась от кошки на дереве. Они же, кстати, видели и второй опыт доктора. В кинотеатре «Океанск» он загипнотизировал билетёршу, и она без билетов провела на очередной сеанс целую толпу мальчишек. И доктор сказал Пионерчикову:

— Обыкновенным гипнозом.

— На меня это не подействует, я в это не верю, — сказал Пионерчиков.

Усики Челкашкина сдвинулись в улыбке.

— Доказать? — спросил он.

— Ну зачем хвастать, доктор?

Теперь усики доктора дёрнулись от обиды.

— В кого вас превратить? — спросил Челкашкин.

— В кого угодно, — зевнув, разрешил Пионерчиков и положил ногу на ногу. — Только, пожалуйста, не в тигра и не в льва. А то ещё проглочу по нечаянности!

— Чудесно! — приблизился к штурману доктор и с расстановкой сказал: — Я превращу вас в барбоса!

— Как хотите. Только учтите, что я не собираюсь ни рычать, ни лаять, ни становиться на четвереньки, — заявил Пионерчиков.

— Вы чудак, штурман! Когда-нибудь ещё напишете об этом рассказ…

Пионерчиков едва не взорвался. Он сочинял статьи, придумывал прекрасные слова, а ему предлагали писать о каких-то собаках!

Но Челкашкин заглянул глубоко в зрачки Пионерчикова своими голубыми глазами, и у того по спине пошли мурашки.

Штурман дёрнулся.

— Ну, что же вы? — Челкашкин с усмешкой шевельнул правым усиком.

Юный штурман выпрямился и уже с любопытством посмотрел доктору в глаза.

— Предстаньте себе, что вы дворняжка. — Челкашкин поднял руку. — Нет? Не хотите дворняжкой? Ну, сенбернар. Великолепный сенбернар. Вы лаете: «Гав-гав!»

Штурман пренебрежительно отмахнулся:

— Но я не ла… Но я не лав… — Он поперхнулся. — Но я не гав…

Пионерчиков подскочил. Он побледнел и хотел крикнуть, чтобы доктор прекратил эти шуточки. Но с языка сорвались непривычные звуки…

Пионерчиков испугался. Он в отчаянии кинулся к доктору и взмахнул руками.

— Не хотите? — остановил его доктор и улыбнулся добрыми ясными глазами. — Ну ладно, ладно. Вы человек. Вы говорите на настоящем человеческом языке. Дайте руку.

Но Пионерчикову было не до этого. Он сорвался с места и выбежал из лазарета. Придя в себя, он приоткрыл дверь, чтобы выразить ещё раз своё возмущение, но, посмотрев в глаза Челкашкину, вдруг вскрикнул: «Гав!» — и в испуге бросился но коридору.

Звёзды перемигивались всё так же хитро и таинственно.

Конечно, от космической неудачи носик Перчикова немного побледнел, но в запасе у радиста было множество дел на земле. Он тут же взял собранный недавно магнитофон и отправился к Морякову записывать для Солнышкина первый урок английского языка.

Накинув полотенце на шею, капитан сидел перед мольбертом и держал в руке кисть. Он любил рисовать красивые суда, заморские гавани, чтобы их могли увидеть ребята из его далёкого городка. Его картины согласны были приобрести известные музеи, но Морякова это не привлекало. Зато в школе, где когда-то на старенькой скрипящей парте он рисовал паруса, теперь на стенах бушевали все моря и океаны. Стоило новичку войти в коридор — и на него обрушивались волны Бискайского налива, надвигались арктические льды, а между ними весело кричали ладные, яркие пароходики. Нет, не зря почти вся школа собиралась в дальнее плавание.