Шрифт:
Он спустился в каюту, взял палитру, кисть и, напевая «Что это, братцы, за пароход?», направился к стоящему у иллюминатора холсту. Внезапно капитан пошатнулся. В иллюминаторе стоял великолепный портрет Робинзона! Моряков тряхнул головой, но видение не пропадало. Прекрасный портрет, выполненный рукой настоящего художника! Старик сидел среди красивых ледяных наплывов и работал киркой. В робе, с развевающимися от ветра волосами и брызгами на лице.
— Неужели я его уже написал? — изумился капитан. — Интересно! — нахмурился он. — Вот только нос старику я, кажется, немного испортил!
Моряков поднял кисть, взглянул исподлобья на портрет и посадил на переносицу старику алый мазок.
Портрет вдруг мигнул и улыбнулся.
Да, свежий воздух и вдохновение творили сегодня с Моряковым что-то невероятное! Он нагнулся к портрету поближе, и в это время старик вытер только что посаженное пятно. Портрет спорил с художником! И тут в иллюминатор просунулась настоящая живая рука.
Моряков мягко упал в кресло. Минуту он посидел молча, а потом воскликнул: «Боже мой!» — и засмеялся.
Но в следующую минуту он энергично поднялся:
— Мирон Иваныч, не двигайтесь! Не двигайтесь! Это будет моё лучшее произведение!
Внизу, приплясывая на снежном ветру, Солнышкин и Бурун вздыхали:
— Интересно, что он так долго там делает?
Робинзон скалывал лёд, а Моряков писал самое лучшее в своей жизни полотно.
Сейчас оно висит в Океанском морском музее напротив входа.
И когда бывалые моряки заходят туда, они вдруг останавливаются и говорят:
— Здравствуйте, Мирон Иваныч! — и почти все удивляются, потому что не слышат ответа: до того, как уйти в плавание, старый Робинзон всегда был очень вежливым.
НА ГОРИЗОНТЕ АЙСБЕРГИ
Пионерчиков был в восторге от Перчикова. Отказаться от целого острова, проявить себя таким дипломатом, получить титул вождя племени и ни капельки не задрать нос! Это было по-пионерски. Это было по-товарищески. Пионерчиков просто влюбился в Перчикова и готов был делиться с ним любой радостью и печалью.
Однажды вечером, когда Солнышкин и Перчиков под вой ветра перебирали кораллы, раскрасневшийся юный штурман вбежал к ним в каюту в сверкающей от снега шубе и крикнул:
— Перчиков, я, кажется, напишу стихи!
— Это здорово, — сказал Перчиков. — Но о чём?
— Не о чём, а о ком, — возразил Солнышкин, и лежавший рядом Верный завилял хвостом.
— О ком? — вдруг покраснев, спросил Пионерчиков.
— Знаем, — усмехнулся Солнышкин.
И пёс весело взвизгнул: он-то знал, кто угощал его каждый день вкусными косточками. Да и вся команда видела, как старательно помогает Пионерчиков буфетчице Марине наводить порядок и убирать посуду, но все только по-доброму улыбались: вот это по-пионерски!
И лишь артельщик из-за угла как-то противно произносил своё любимое «хе-хе».
— Ну и хорошо, что знаете, — вспыхнул Пионерчиков, — а я всё равно напишу стихи.
— Правильно, — сказал Перчиков.
— Я просто не знаю, что со мной случилось, — глаза у Пионерчикова загорелись, — но я бы для неё обошёл все океаны, я бы для неё показал такие фигуры на коньках!
— Среди айсбергов, — заметил Солнышкин.
— И среди айсбергов! Жаль только, нет коньков!
— И айсберга тоже! — ухмыльнулся Солнышкин.
Но сказал он это явно преждевременно.
Сверху раздался свисток вперёдсмотрящего, и сумрак озарился таким светом, будто в небе повис светляк в тысячу ватт. В каюте повеяло внезапным холодом.
Прямо перед «Даёшь!» возник откуда-то громадный айсберг.
— Осторожно! — кричал Моряков.
Все выбежали на палубу. Солнышкин схватил копьё Перчикова и вонзил в льдину. Моряков уже упирался в неё руками и толкал вперёд. И только Пионерчиков, увидев у борта Марину, остановился, готовясь заслонить её от опасности, но наткнулся на сердитый взгляд и так налёг на льдину, будто в нём сидели сразу три Пионерчикова.
Над пароходом навис самый настоящий антарктический айсберг.
Он тихо покачивался в воде, словно рассматривая, кто это ему повстречался.
Бока его были так отполированы, что могли заменить зеркало. Солнышкин видел, как в его копьё с той стороны упирается копьём такой же Солнышкин, Морякова толкает такой же Моряков, а Федькина — Федькин.
И вот в этот-то момент в глубине зеркала Солнышкин заметил стоящих рядом Пионерчикова и Марину…
Он ещё сильней налёг на копьё.