Эдгар достал теплый плащ, накинул ей на плечи.

— А ты?

— Я привычный. — Он улыбнулся. — Дома холода бывали такие, что стены к утру покрывались инеем.

— Бррр. — Она поежилась. — Поэтому ты не любишь снег?

— Да.

В дворцовом парке уже никого не было. Крупные хлопья в полной тишине падали с неба. Принцесса подставила руку, снежинки медленно опускались на ладонь и тут же таяли.

— В самом деле не мерзнешь? Не хотелось бы, чтобы ты слег.

— Было бы из-за чего.

Он и вправду не чувствовал холода после жара камина и горячего вина. Эдгар зачерпнул снега, собирая в комок. Запустил получившийся снежок в стоящий поодаль платан, попал, рассмеялся непонятно чему.

— Я тоже хочу! — Принцесса ничтоже сумняшеся сунулась было в ближайший сугроб, тут же выскочила оттуда, стряхивая с рук снег и потешно вереща.

— Ты почему не предупредил, что холодно!

Он снова рассмеялся, взял маленькие ладошки в свои, согревая.

— Так лучше?

— Да…

Она смотрела снизу вверх, замерев, точно завороженная. Эдгару захотелось отвести с лица темную прядь, коснуться щеки. Он протянул руку — и вздрогнул, просыпаясь. Выпустил девичьи пальцы, шагнул назад.

— Прошу прощения, принцесса, я забылся.

На ее лице улыбка сменилась разочарованием, а еще через миг маска холодного достоинства закрыла собой все остальное.

— Ступай. Я вернусь. Одна.

До возвращения Амикама время оставалось, и Рамон решил показать девушке замок. По большому счету, хвастаться нечем: голые стены, ни мебели толком, ни половиков, ни гобеленов. Правда, здесь не ткали гобелены, завешивая стены богато расшитыми занавесками — хотя и их не было. Стыдиться, впрочем, тоже нечего: стены есть, крыша над головой есть, остальное будет, пускай и не сразу.

Рыцарь прекрасно понимал, что хвастаясь отстроенным замком походил на мальчишку, увлеченно показывающего подружке сокровища: мраморный шарик, майского жука в коробочке, кусок цветной мозаики, подобранный у храма… Но Лие было интересно, или она делала вид, что интересно, заглядывая всюду. И Рамон показывал амбар, и хлев, и конюшню и кузню…

— Доброе место. — Сказала Лия, когда они вылезли из погреба, тоже, кстати, не пустого. — Мне нравится.

— Тогда пойдем в дом.

И глядя, как девушка бродит по комнатам, внимательно изучая все вокруг, гладит толстые бревна, едва не прижимаясь к ним щекой, что-то шепчет под нос, Рамон отчетливо понял, что хотел бы привести ее в дом хозяйкой. Полноправной хозяйкой. Чтобы оторвавшись на миг от дел можно было перекинуться парой слов, а вечером встречаться за трапезой. Чтобы было к кому возвращаться из похода. Хотел бы. И привел бы. Если бы не знал, что девочка слишком скоро станет вдовой. И что сын, буде родится, понесет проклятье.

Нет уж, пусть все идет, как идет. Того, что отпущено судьбой он никому не отдаст. И как же хорошо, что здесь не понимают, что такое «незаконнорожденный». А то, что сын или дочь, если будет, станет звать отцом кого-то другого — какая, к бесам, разница?

— Что случилось?

— О чем ты? — Рамон улыбнулся. Выругался про себя — нашел время размышлять. Напугал девочку кислой мордой, вон, голос дрожит.

— Ты смотрел так… словно прощался. Что случилось?

— Да ничего не случилось.

Действительно, ничего. Все, что могло, случилось давным-давно, и ничего уже не изменить.

— Правда. — Он привлек девушку к себе. — Ну чего ты всполошилась… маленькая моя.

— Не знаю. — Лия спрятала лицо у него на груди. — Показалось, наверное. Прости.

Рыцарь приподнял ее подбородок, поцеловал. Прошептал:

— А я еще не показал тебе спальню.

— Это… серьезное упущение.

— Исправлюсь. Немедленно.

На следующий день он объявил Хлодию, что намерен вернутся в город. Надолго. Замок выстроил, гарнизон набрал, крестьяне оброк платят исправно, да и барщину отрабатывают на совесть. Все идет своим чередом, главное людей не распускать. Солдат все равно Бертовин муштрует, и лезть к нему с советами — только мешать. Словом, делать здесь больше нечего, а случится что, все знают, где искать. Да, оруженосец в замке останется: в городе полный доспех без надобности, а с тем, что нужно, рыцарь управится и сам.

Хлодий изменился в лице и начал заикаться. Он, конечно, помнил: скоро ему придется править землей самому. Но чтобы настолько скоро… Рамон рассмеялся, и велел, если что, спрашивать совета у отца. Отец появился тут же, легок на помине.

— На бабу променял, значит. — Усмехнулся Бертовин. — Хорошо. А то я уж начал подозревать что решил в монахи податься.

— Не дождешься.

— Когда думаешь вернуться?

— Не знаю. Два месяца осталось.

— Помню. — Помрачнел Бертовин. — И думал, что пошлешь дела к бесам куда раньше.

— Чтоб потом на том свете икалось, когда поминать будете?

— Ишь ты… Все продумал.

— А как же. — Отсмеявшись, Рамон спросил: — Точно справитесь?

— В первый раз, что ли? — Воин поднялся, обнял воспитанника. — Ступай, давай. Девочка, поди, заждалась.

Рамон не думал, что все окажется так просто. Одно дело знать о том, что девушка в этой стране не отдает отчета никому, другое — просыпаться вместе и понимать, что не нужно таиться, и объясняться тоже не нужно. Амикам вернулся в свой черед, но ничего не изменилось. Разве что оставаться на ночь в доме Лии Рамон перестал, предпочитая уводить девушку к себе. Глупость, на самом деле, конечно отец знал, с кем проводит время дочь, да и встречал по-прежнему, как родного. Но в доме, где кроме них двоих не было никого (прислуга не в счет), казалось куда спокойней.