Спящему напротив мужчине вряд ли были знакомы подобные страсти. Даже во сне лицо его сохраняло мрачное выражение. Морщины не разгладились, сумеречные тени не сделали мягче уродливый шрам и оспины но щеках. У него оказались неожиданно длинные ресницы, густые, черные — я даже подалась вперед, чтобы разглядеть их. Четко очерченные губы кривились во сне. Должно быть, он и там продолжал свой бой.

Я зябко поежилась, посмотрев в темноту дальней комнаты. Там, под полом, лежали: эльфийский прах и три свежеубиенных демона.

— Ну, ты попала, мать! — пробормотала я, продолжая ежиться.

Звук собственного голоса как-то успокаивал.

Я положила кинжал на колени и села прямо, словно институтка на уроке хороших манер, твердо решив сторожить. Костер подернулся золой, угли играли причудливым калейдоскопом, на который можно было смотреть вечно. До рассвета было далеко.

Открыв глаза, я обнаружила, что Варлаф сидит на корточках рядом и жалостно смотрит в мое лицо.

— А? — хрипло поинтересовалась я, понимая — тело затекло так, что шевелиться отказывается.

— Ты дозорничала что ль, бедолага? — с сочувствием спросил герой и сунул мне под нос кружку с каким-то дымящимся напитком.

Я ошалело поводила глазами по сторонам — было еще темно.

— Да ты чего проснулся-то! — возмутилась я. — Я только на минутку отключилась. До утра еще…

— Уже! — констатировал Варлаф, заставляя меня расцепить пальцы, сведенные судорогой на рукояти кинжала, и взять кружку. — Уже утро. Пей и в путь…

— В последний! — пробормотала я, отпивая значительный глоток.

Варлаф споро собирал наши вещички, затаптывал костер. Он был свеж и бодр, словно не его плечо походило вчера на кусок говядины.

Напиток оказался крепким и кисло-сладким. Я с удовольствием выдула всю кружку. Тепло из желудка перекочевало в онемевшие члены. Я потянулась и легко поднялась на ноги.

— А чегой-то мы затемно выходим? — запоздало удивилась я.

— Планы изменились. Следующую ночь лучше провести за крепкими стенами, а не под открытым небом. Что-то уж больно много тварей охотятся за этим твоим зеркалом. — Варлаф внимательно посмотрел на меня и неожиданно переспросил, — Твоим?

— Моим, моим! — поспешно закивала я. — Значит, сегодня мы будем в Суммоне?

— Если пойдем быстро и без остановок — да.

Я представила себе эту пробежку — от рассвета до заката, без маковой росинки, с хорошей спринтерской скоростью, и заорала:

— Я, пожалуй, прямо сейчас костьми слягу! Здесь! Забирай зеркало и топай дальше один. Ты что, Шварценеггер чертов, совсем не понимаешь? Я не героиня, мать твою! Я такой дороги не вынесу!

Он как-то странно сморщился и попросил:

— Не надо меня так нехорошо называть! А идти тебе будет полегче. Надо было мне еще вчера догадаться — дать тебе зелье выносливости. Все равно мне без надобности. Да и срок годности скоро кончается! Давай, иди по своим делам, не теряй время!

Моему возмущению не было предела. Вот только я не соображала, по какому поводу возмущаться — из-за срока годности или из-за «моих» дел?

Мы уже несколько часов шли по дороге, в окружении пустынных полей слева и нехорошо темневшего леса справа. «Сколько же он спал? — думалось мне — Два часа? Три? Вот это способность к регенерации! Даже у нетопырей такого нет. Для восстановления утраченного органа им требуются недели, а то и месяцы.». Я все время прислушивалась к собственным ощущениям — когда же мой организм начнет просить пощады? Но поплохело мне только к полудню. Все это время мы шли быстрым шагом, почти рысью, а тут вдруг мои ноги неожиданно подогнулись и я начала падать. Шедший чуть впереди Варлаф резко развернулся, подхватил меня, и мы оказались с ним лицом к лицу. Я зачарованно уставилась в его темные непонятные глаза. Его рука держала меня на весу так, словно я была тряпкой, перекинутой через нее.

Не отпуская меня, воин скинул ранец на землю, порылся в нем, и достал бутылку с завинчивающейся крышкой. Помогая себе одной рукой и зубами, отвинтил ее, и влил мне в рот давешний кисло-сладкий напиток. И неожиданно убрал руку, поддерживающую меня. Словно мешок с эльфийскими костями я рухнула на дорогу, подняв клубы пыли. А он уже шел дальше, на ходу убирая бутылку с остатками напитка.

Уж не знаю, что подняло меня на ноги — зелье или адская злоба. Я в который раз пожалела об отсутствии Силы. Ноги переставлялись как деревянные. Но с каждым шагом это ощущение становилось все менее заметным.

Варлаф ушел уже далеко — метров на триста. Он, скотина, даже не оглянулся ни разу! Так и шел — легко и размашисто, как человек, привыкший много ходить пешком и не замечающий тяжести поклажи. Но вдруг остановился, будто прислушиваясь, и быстро пошел ко мне. На ходу сбросил ранец и выхватил меч. Ускорил шаг. Побежал.

В придорожных кустах зазмеилось бежево-черное тело. Я бросилась навстречу Варлафу и повисла у него на груди, упершись каблуками в землю. Я висела на нем молча — у него было лицо человека, до которого сейчас не дойдут любые слова. Лицо убийцы.