Грейс взяла конверт. Он был тяжелым, и в нем прощупывался знакомый силуэт.

– Это ключ, да? – спросила Маргарет. – Должно быть, от его номера в отеле? Что вы будете делать?

– Он самый высокомерный, бесцеремонный человек, которого я когда-либо встречала. – Грейс не стала распечатывать конверт. – И мне надоели его игры.

– Так что вы будете делать?

– Верну это ему. – И она спрятала конверт в сумочку. – А теперь вам лучше уйти, правда? Завтра рано на работу.

– Наверное, так. – Похоже, Маргарет очень хотелось передумать и, в конце концов, выпить. – Так я оставлю вас одну?

– Вовсе нет!

Это был Джон Крамер, стоявший рядом с их столиком. Крамер с широкой улыбкой на лице, а вот выражение его карих глаз было едва различимо при тусклом освещении клуба.

– Что вы здесь делаете? – В голосе Грейс почти звучала паника. Она старалась успокоиться.

Маргарет переводила взгляд с одного на другую, но потом остановила его на лице Крамера.

Он ей понравился, поняла Грейс. Она оглядела женщин, сидящих за ближайшими столиками: большинство из них тоже с интересом смотрели на него.

– Я решил, что мне стоит принести вам это! – Он извлек из-за спины ее рыжий парик и шляпу. – Полагаю, вы обронили это по дороге сюда!

– Вы следили за мной?

– Не совсем. Впрочем... фактически можно сказать и так. – Крамер немного покраснел. – Меня заинтриговала ваша маскировка. И я подумал: «Место, куда она направляется, наверное, достойно таких уловок. Давай-ка выясним!»

Крамер замолчал. Маргарет неуклюже помахала им обоим, что-то пробормотала и ускользнула.

– Этот человек беспокоит тебя, Ггейс?

Вернулся Шеридан. Мужчины широко заулыбались и обменялись рукопожатиями и возгласами типа «Сто лет не видел тебя, старик!». Шеридан отпустил какую-то шутку насчет парика и шляпы и убрал их. Крамер принялся расспрашивать его о «Тутанхамоне», а официант поставил на столик еще три «Луксорские ящерицы».

– Я познакомился с этим стагым хгычом в Каиге много лет назад. Он... Что ты делал в Каиге, Джон?

Крамер пожал плечами:

– Просто отдыхал.

– Ты читала что-нибудь из его шедевгов, Ггейс? Он, между пгочим, очень хогошо интегвьюигует людей. Гасполагает к себе и заставляет выкладывать ему все секгеты!

– Довольно, Шеридан! – Крамер закурил.

– Несколько лет назад он пгоизвел фугог своим интегвью с пгезидентом Гагдингом. Ты слышала об этом? Тот по уши поггяз в скандалах с любовницами и с «Типот-доум» [13] . Можно подумать, что самое последнее, чего он хочет, – это поговогить с человеком вгоде Джона. Все так откговенно. Как он сказал, Джон? «Я сумею спгавиться с втагами. Это из-за дгузей я не сплю ночами».

– Что-то вроде этого.

– Ггейс тоже в некотогом годе жугналистка, ты это знаешь, Джон?

– Шеридан...

– Она ведет колонку Дайамонд Шагп в «Гегальд». Она ужасно популягна, наша шалунья Ггейс! – Однако, взглянув на нее, он спохватился: – О господи! Кажется, я совегшил пгомах! Видишь, как она на меня смотгит? Словно хочет задушить меня или пгибить на месте! Я забыл, что ее габота в «Гегальд» – ужасный секгет!

Эстрадный оркестр заиграл хороший быстрый чарльстон. На лице у Грейс застыла улыбка.

– Хотите потанцевать, Джон?

Они с Крамером кружились и брыкались на танцевальной площадке, и она чувствовала, что на них смотрят. Грейс всегда была неравнодушна к хорошо танцующим мужчинам, как никогда не любила плохих танцоров. Они двигались почти прижавшись друг к другу, она обняла его за шею, понимая, что со стороны они похожи на влюбленных. Был только один человек в Лондоне, который так же хорошо вел ее в танце.

Ей пришлось напрячь все усилия, чтобы отогнать навязчивые воспоминания и успокоиться.

– Похоже, вы проводите много времени с моей сестрой, – бросила она, возвращаясь к своему столику.

– Нэнси славная женщина. Но вам это известно. Мы подружились.

Грейс вынула сигареты и предложила ему закурить.

– Она пережила тяжелую утрату. Я знаю, что вас тоже постигла эта участь.

– Так она вам рассказала? О моей жене?

Теперь Грейтс заметила, что он совершенно трезв. А ей ударил в голову хмель! Проклятые коктейли! Он-то к своему даже не прикоснулся! Полный бокал стоял на столе. Грейс протянула руки к Крамеру.

– Моя жена умерла пять лет назад, – спокойно заметил он. – Но это не имеет никакого значения. Я говорю о времени. Все эти разговоры о том, что время лучший доктор, – лишь пустая болтовня. Легкое утешение.

– Таких легких утешений слишком много, – сказала Грейс. – Война принесла столько потерь и горя, что мы перестали носить траурные одежды. Иначе мы бы все до сих пор ходили в черном. Лондон стал бы городом ворон. Но, скинув траурные одежды, мы разучились скорбеть. Мы, образно говоря, засунули их в ящик и потеряли ключ. Сейчас только и говорят, что надо не падать духом и никогда не сдаваться. Мы больше не понимаем, как необходимо говорить о своем горе.