На третьей фотографии собралась вся группа. Тщательно приглядевшись, можно было увидеть, что снимок сделан после довольно долгой подготовки. На лицах детей была написана скука и нетерпение, словно они не могли дождаться момента, когда снова смогут приняться за игру. Взрослые сидели чопорно и неподвижно.

– Я их никогда раньше не видела, – сказала Грейс.

– Они ужасны, не так ли? Фотограф был никудышным.

– Я бы не сказала, что они так уж плохи. Впрочем, они не из нашей коллекции, так ведь? Откуда они?

Но Кэтрин, похоже, была полностью поглощена протиранием очков.

– Они принадлежат Шеридану? – Грейс с самого начала поняла, что права. – Это он их принес?

– Да, он. – Мать на мгновение надела очки. Затем, неудовлетворенная, снова их сняла, подула на линзы и продолжила протирание. – Славный мальчик. Он говорит, что вы тогда дружили?

– Это верно. Ну так что, мама?..

– Он хотел поговорить со мной о своих родителях. Особенно о матери. Путешествует по своей памяти. Знаешь, он довольно одинок.

Грейс посмотрела на мать. В ее словах был здравый смысл, и говорила она вполне нормально, но Кэтрин явно была не в себе. В глазах ее читалась мука, она была напряжена и, казалось, из последних сил сдерживала эмоции.

– Мама...

– Я не видела его с тех пор, когда он был еще мальчиком. Как он похож на своего отца! Это меня озадачило.

– Да, это должно озадачить.

Бедная Кэтрин! По ее лицу катилась слеза. Грейс протянула руку и нежно прикоснулась к матери. Они с Нэнси поклялись, что никогда не скажут, и даже заключили договор. Но...

– Мама... – Грейс еще колебалась, но если и можно найти для этого подходящий момент, то только сейчас. – Мама... я знаю. Я хочу сказать... я знаю!

Кэтрин посмотрела на нее испуганными бесцветными глазами.

– О тебе и Эдварде Шапкотте!

– Я понимаю. – Кэтрин встала. Подошла к камину, по-видимому, для того, чтобы положить очки в футляр. – А сейчас...

– Мы знали давно, Нэнси и я. Мы видели вас вместе на Парламентском холме. Вы целовались. Мы были не такими уж маленькими. Мне было тринадцать лет, и мы уже догадывались о ваших отношениях. Это было всего лишь подтверждением того, что мы обе знали, каждая из нас по отдельности. Это продолжалось годами, не так ли?

Слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Пути назад не было.

– О господи! – Кэтрин тяжело облокотилась о камин, повернувшись спиной к Грейс. – Не знаю, что тебе и сказать.

– Должно быть, это было для тебя очень тяжело? – Грейс хотелось подойти и положить руку на плечо матери, но она почему-то не смогла. – Я понимаю, мама!

– Не смеши меня! – Когда Кэтрин обернулась, глаза ее лихорадочно блестели. – Что ты можешь понимать?

Грейс мучило сильное искушение рассказать о Джордже. Но нет! Нет!

– Мама, ты сошла с пути истинного, но в конце концов поступила правильно. Вы оба. Ваш роман закончился, и вы остались в своих семьях.

– Да. Мы остались. – Она провела ладонью по влажным глазам. – И это был самый трудный поступок, который я когда-либо совершала. Знаешь, я очень любила твоего отца. Ты же понимаешь это, правда, Грейс?

– Конечно любила.

– Но Эдвард Шапкотт был любовью моей жизни, а я его оставила! – Кэтрин была крепкой женщиной, но сейчас она казалась такой хрупкой, такой уязвимой.

Грейс сглотнула.

– Папа знал?

Чуть заметный кивок.

– Я не хочу говорить об этом сейчас. И когда-либо. Я не хочу, чтобы Нэнси узнала об этом разговоре. – И через некоторое время Кэтрин добавила: – И Шеридан. Шеридан ничего об этом не знает, Грейс!

– Как хочешь, мама.

Между двумя женщинами воцарилось глубокое молчание. Кэтрин со звоном поставила чашки на поднос. Грейс печально наблюдала за ней; у нее было такое чувство, что она что-то безвозвратно потеряла. Иногда тайна сближает людей. Тайна усиливает неизбежные узы времени, пространства, дружбы. Она укрепляет эти узы. Но не в данном случае.

– Где Нэнси? – спросила, наконец, Грейс, когда молчание стало невыносимым.

– Уехала в Париж с Джоном.

– Что?

– Она вчера звонила, переполненная впечатлениями от приземления Линдберга. Они сидели рядом с американским послом. Эту поездку она запомнит на всю жизнь, ведь она встретила столько самых разных людей.

– Понятно. Да, полагаю, так оно и есть. – Грейс почувствовала подступающую тошноту. Все заволокло темными облаками. Отдаленный шум мотора...

Голос матери зазвучал более легкомысленно. Она почувствовала явное облегчение от перемены темы.