“Не все — самые верные. — Он держал банки. — Сын против отца, отец против сына. Он так сказал, чтобы возненавидели и пошли за ним, иначе не останется камня на камне...” — “А они?” — “Возненавидели и пошли, но все равно не осталось”. — “Значит, обманул?” — Она вспомнила высокий голос.

Лицо Плешивого исказилось. “Значит, так. Теперь один стоит — среди мертвецов”. — Темные щеки сморщились гнилыми яблоками. Не оборачиваясь, он шел назад, растопырив пальцы, раздувшиеся стеклянными банками.

Сладкий керосиновый запах долетел, когда подошли поближе. На ступенях стояла фляга. Тряпкой, смоченной керосином, тетка протирала голову статуи. Там, где проходилась, оставался блестящий след. “В мешке листики чистые”. — Тетка оглядела банки. “Может, воды принести?” — Ксения вытягивала за стебельки из мешочка. “Заморозки будут — лопнет”. — Тетя Лиля протирала шею и плечи.

“Спит дружок-то твой”. — Тетка кивнула на Лошадиного. Тот дремал сидя. Тяжелая челюсть отпадала то и дело. Он вздрагивал и подбирал. “Ишь, дергается, ирод!” За теткиной спиной Плешивый подкрался и, подняв флягу, глотнул полный рот. Чиркнув спичкой, выдохнул керосин одним духом. Распыленные брызги вспыхнули. Бледные искры побежали по вывернутому на груди тулупу. Лошадиный дернул челюстью и открыл глаза: “Бабу пьяную видел. Говорит, в гости к тебе пришла”. — “К пьяному и смерть — косая!” — Тетя Лиля терла складки.

“Тьфу, черт! — Лошадиный отплевывался. — Ты, что ли, Зарезка? — Пьяный глаз поймал Плешивого. — Сынка моего привел!” Плешивый пучился: “Как же его приведешь теперь, ежели ты сам его убил?” — “Душу твою в грязь топчу!” — Щеки налились багровым. Плешивый вскинулся и ударил себя по бокам.

он тянул визгливо и заводил глаза под лоб. Лошадиный поднялся, шатаясь. “Он предателем был”, — слова падали в землю. “Вот и отрубить ему ноги, деревяшки приставить да со смертью плясать заставить!” — Плешивый бил себя по икрам. Лошадиного шатнуло. Зарезка подскочил и сунулся под руку — костылем.

Бронза блестела. Тетя Лиля комкала тряпки. “Пошли, нечего тебе их безумства смотреть”.

“Эти, ваши знакомые, они всегда здесь?” — Она оглядывалась в пустую аллею. “Где ж им еще? — тетя Лиля удивилась. — Тут и обретаются — жи- вут”. — “Странно как-то… на кладбище. Они что — бездомные?” Тетя Лиля пожала плечами.

“А почему — Зарезка?” — “Лютый был смолоду, вот и прозвали. Теперь-то утих…” — “А тот, другой? Правда сына убил?” — Ксения торопилась следом. “Кто ж его знает, может, и убил когда”, — тетка отвечала равнодушно. В который раз за сегодняшний день Ксения вспомнила Инну — она бы придумала.

Домой ехали молча. Всю дорогу Ксения думала о Плешивом. Сын против отца, отец — против сына… Чтобы остаться, надо возненавидеть… Она донесла корзину и, переждав тети-Лилины слова, пошла вниз. Инна открыла сама. “Пусти, — Ксения начала, — мне надо сказать...”

В комнате Инна указала на диван. Ксения провела ладонью по лбу: “Я была на кладбище, с твоей тетей”. — “На кладбище”, — Инна отозвалась ровным эхом. “Мы красили ограды, а потом пошли к камню: там как будто ее сыновья. Она пишет краской. Потом вышел один в парике плешивом и позвал нас в склеп, — Ксения заторопилась, чувствуя, что опять говорит глупо, и Инна отвернется, не дослушав. — Ты там была когда-нибудь?” — “Нет”. — Инна смотрела мимо.

“У них в склепе — домик. Лавки и свет... Они пили водку, а потом Плешивый сказал, что надо возненавидеть родителей…” — “Ну?” — Инна переспросила, как будто угрожая.

Ксения сникла. Чтобы объяснить, надо рассказывать правду — про родителей и Иерусалим. “Послушай, там в другой комнате — ангел”. — Она обняла себя руками, как будто сложила крылья. Иннин подбородок приподнялся. “Ну”, — она снова переспросила. “Там лежак, теперь лежак, а была пустая могила, а раньше в ней лежал Иисус — из оперы”, — Ксения прошептала и опустила глаза.

“Этого плешивого зовут Зарезка. Он говорит, что Иисуса хотели утащить. Разбойники. Отбили ему ступни. А потом одному перерезало ноги, когда через рельсы перебегал. Там трамвайная линия. Плешивый сказал: это Иисус подстроил — из мести. Только я не верю, — Ксения собралась с духом. — Ни одному слову. Врет он все, потому что кошку мертвую подрыл под тети-Лилин камень, где ее дети — как будто... Там вообще все перепутано…” — Ксения смотрела робко. Иннино лицо стало острым. “Ну?” — она повторила в третий раз.

“Я подумала, надо что-то делать, но не знаю — без тебя. Я дорогу запомнила — на тройке… Этот Плешивый умный и хитрый. Нельзя доверять. Он сам утащит Его и разобьет, потому что ненавидит. Там еще Лошадиный есть. Тоже страшный. Сына своего убил. Вдвоем впрягутся. Ты ведь, — Ксения сглотнула, — поможешь? Помнишь, когда ты попросила...”

“Поехали”. — Инна встала решительно. “Сейчас?.. Там склепы и крес- ты...” — Ксения осеклась под взглядом. “Боишься?” — Лезвием полоснула насмешка. “Там собак выпускают — к вечеру”. — “Колбасы возьмем”. — “Лучше, — сладковатый запах, — керосину. Намажем подошвы — не учуют”. — “Мо-ло-дец, — Инна произнесла раздельно. — Жди на лестнице — я нацежу”.