“На Петра Лаврова”. — “Поехали”. Орест Георгиевич протиснулся в салон.

Машина летела по набережной, разбрасывая грязь. По Биржевой площади, мимо колонного здания, на мост, вдоль Петропавловки — к площади Ленина.

“Попа-али. — Водитель крутил головой. — Эх, надо было по Кировскому. Через Пестеля…” Орест Георгиевич взглянул на часы. Поток машин становился плотным. “По Каляева свернем. На Петра Лаврова — какой дом?” Главное здание поднималось над Невой.

Орест Георгиевич успокаивался. “Глупости. Обыкновенный водила. Халтурит, пока начальничек заседает. А я-то — хорош”. — Он откинулся на сиденье.

Машина вползала на мост короткими рывками. “Сам опаздываю. Пистон вставят”. — Водитель потянулся к щитку и вынул микрофон: черная луковица держалась на длинном шнуре. “Ну, готовьтесь! Сейчас — с ветерком!” — водила усмехнулся. Приложив к губам, дунул коротко. Машина, идущая впереди, вздрогнула, словно присела на задние колеса, и подалась к тротуару. Водитель дул через равные промежутки. Задние машины замирали, передние перестраивались, освобождая левую полосу. Соскользнув с моста, серая “Волга” летела вперед. Постовой милиционер, дежуривший на подступах к Большому дому, делал грозные отмашки. Он проводил “Волгу” молодцеватой честью. Водитель обернулся и подмигнул: “Свои преимущества!” Орест Георгиевич не ответил.

“Здесь”, — он указал на зеленую будку. Расплатился и вышел. “Волга” взяла с места бесшумным рывком. Орест Георгиевич стоял у кромки. “Надо же… Всегда считал, что у них — черные...” — Он унимал запоздалую дрожь.

На этот раз открыл сам хозяин. Пригласил, не дожидаясь знака.

Лазоревый занавес был отдернут, дальняя дверь распахнута. Андрей Ва-сильевич посторонился, пропуская вперед.

Давешняя комната успела поменять вид. Черные кожаные диваны раздвинули по стенам. Камин заложили фанерным листом, вровень со стеной — заподлицо. Прежними остались, пожалуй, лампа и темный стенной коллаж. Впрочем, звезды больше не было. Без нее Спасская башня выглядела голо.

К фанере, надо полагать для украшения, прикрепили карту. Орест Георгиевич сел напротив. Над картой вилась рисованная лента. На ней, в согласии со старинной каллиграфией, было выведено: “ГОРОДЪ ПИТЕРБУРХЪ” — золотом по черной основе. Он подумал: как на кладбище.

Павел Александрович входил в комнату, распахивая руки для объятия. “Я могу поздороваться с Хельгой Ивановной?” — мимо Павловых рук Орест Георгиевич обратился к хозяину. “Боюсь, — тот ответил холодно, — бабушка теперь нездорова…” — “Что-то серьезное?” — Павел вмешался озабоченно. “Слегла. Второй день не встает”. — “Хельга Ивановна замечательная рассказчица!” — Павел взял светский тон. “Была”, — Андрей Васильевич оборвал.

Доктор Строматовский вырос в дверях: “Как вы себя чувствуете — после нашей... импровизации?” — “Простите?” — Орест Георгиевич не расслышал. “Не было ли вспышек раздражения, может быть, даже ярости?” — Доктор шевельнул пальцами брезгливо. Орест Георгиевич вспомнил каннибала. “Нет”, — он ответил коротко и оглядел фанерный лист. Доктор посмотрел внимательно и покачал головой. “Электрик приходил, приказал разобрать, — Андрей Васильевич дал пояснения. — Придется, — он улыбнулся, — обойтись без звезды”.

“Позвольте, — Орест Георгиевич приступил к главному, — сообщить вам свое решение. Я обдумал и буду сотрудничать с вами”. В комнате наступила неловкая тишина, как будто объявление, сделанное Орестом, было чем-то неуместным и бестактным в этих стенах. “Что ж, — доктор улыбнулся тон- ко, — любое решение — не без греха”.

“А знаете, — хозяин вступил почти торопливо, — есть такая легенда, средневековая…” Орест напрягся. “Прежде чем Бог успел вдохнуть в человека душу, дьявол подкрался и оплевал тело. Богу пришлось выворачивать человека наизнанку, как перчатку...” Строматовский повел пальцами, словно расправил раструб перчатки. “...однако внутри так и остались дьявольские харчки”, —Андрей Васильевич закончил неожиданно смачно. Павел рассмеялся: “Хороши же мы были, так сказать, до выверта! Не знаю, как для вас, но для меня это приоткрывает некоторые детали первоначального Божьего замыс-ла!” — “О, я всегда подозревал вас, коллега, в самом вульгарном, прямо скажем, патологоанатомическом материализме”, — хозяин подхватил шутку. Орест думал: переигрывают.

“Должен, однако, предупредить, — он старался держаться официально, — может статься, задача, поставленная вами, не имеет решения. Во всяком случае, я не могу гарантировать…” Даже теперь, предупреждая их о своей возможной неудаче, Орест Георгиевич чувствовал воодушевление, похожее на тревожное любопытство. Он поймал себя на том, что хочет уйти отсюда немедленно, чтобы вернуться к письменному столу. Новая научная задача жгла изнутри.

“Ладно тебе… — Павел приблизился и встал рядом. — Я уверен: справишься. Кто, как не ты…” — “Справится, — снова Строматовский покачал головой и обратился к Павлу: — но при одном условии: если научится держать свои нервы в узде. Ум, лишенный уравновешенности, изучает тупики или, если хотите, мостит болотные топи, — доктор указывал на карту. — Вот вам пример большого, но неуравновешенного ума: все, что затеял, зашло в тупик. Очень скоро этот город опустеет”. Лента, нарисованная над картой, вилась змеей. Доктор поднялся и провел по ней пальцем, словно расправил ленту венка.

“Не хотите ли, — Андрей Васильевич тянулся к звоночному шнурку, — раз уж внешний источник тепла демонтирован... водки, чистейшей? На днях привезли из Финляндии”. Прямоволосый вошел с хрустальным подносом, на котором, играя радугой граней, стоял тонкий журавлиный графин. Его окружали серебряные стопки, каждая побольше наперстка. Ровно пять — по числу собравшихся в комнате, если считать его самого. Орест Георгиевич отметил: одна из рюмок стоит особняком.

“Замечательно. — Павел пригубил и облизнул губы как от сладкого. — Кстати, если ваши пророчества сбудутся, такую водку мы будем пить много чаще”. — “Это — не очень хорошая шутка”, — доктор поморщился недовольно. “Отчего же? — Павел поднял бровь. — Опустевшие города всегда кто-нибудь занимает. В нашем с вами случае выбор небольшой. Или вы предпочитаете варваров? С этим городом подобное уже случалось”. — “Оставьте”. Оресту показалось, доктор страдает взаправду. “Случалось. Один раз”, — он уточнил. “Вот видите, — Павел Александрович ободрился. — И что из этого вышло?”