Она издала нервозный смешок.

— Бог ты мой, когда загадочный Восток встречается со здешней карикатурой, неужели это обрекает нас на рабство у джокеров? — бойко осведомилась она и пошатнулась, получив увесистый удар между лопаток.

Тахион маленьким рыжеволосым вихрем взметнулся с дивана, увернулся от нацеленного в него слева удара и вырвался из хватки второго преследователя. Что-то промелькнуло, и оса вонзил свое жало под колено Тахиону. Такисианин громко вскрикнул от боли и рухнул на пол, и джокер-рептилия довольно оскалился.

— Жить будеш-шшь, Тахион. Только помучаеш-шшься. А запасс-с жал у него неограниченный, так что не пытайсс-ся с-ссделать так ещ-щще раз-сс.

Высокий джокер, демонстрируя свою силу, схватил Тахиона за шею и поставил его на ноги. Инопланетянин потер воспаленный волдырь под коленкой, взглянул на револьвер тридцать восьмого калибра, прижатый к горлу Рулетки, и желание драться у него явно пропало. Маленький и взъерошенный, со спутанными рыжими волосами и в распахнувшемся на груди атласном халате, из складок которого, как пугливая птичка, выглядывала головка члена, он не производил впечатление мужественного защитника.

Нежданные гости являли собой странное зрелище. Четверо крепких китайцев в атласных пиджаках и зеркальных солнечных очках — одни держали пистолеты наготове, у других, как об этом писали в бульварных газетах, «пиджаки под мышками подозрительно оттопыривались». Джокер-оса пристроился на спинке дивана, словно бессовестное насекомое, а джокер-рептилия, небрежно облокотившись на рояль, чистил длинные острые когти лезвием ножа.

Джокер, что стоял у рояля, кивнул, и двое его людей отодвинули от обеденного стола стулья.

— Доктор Тахион, присс-саживайтес-сь, пожалуйс-сста. Нам надо поговорить. Томми! — Один из китайцев вскинул голову, весь подобрался и напрягся, как ищейка, взявшая след. — С-ссделай одолжение, привяжи наш-шше-го доброго доктора. Не хочу, чтобы он выкинул какую-нибудь глупос-ссть. Тогда мне придется с-ссделать даме больно.

Рулетку и Тахиона подтолкнули к стульям, и он бросил на нее встревоженный взгляд. Рулетка улыбнулась с уверенностью, которой на самом деле не чувствовала, и сказала:

— Какой удар. И снова нас подвела поп-культура.

— Я не понимаю.

— В книгах о Фу Манчу желтая опасность всегда загадочна и экзотична. Когда налетчиков зовут как-то вроде «Томми» и когда они говорят с бруклинским акцентом, это все портит.

Змеелицый выпустил длинный раздвоенный язык и окинул ее враждебным взглядом.

— Если хочеш-шшь экзотики, продолжай в том же духе, и я предосс-сставлю бос-ссу разбиратьсс-ся с-с тобой. Он тебе покажет экзотику.

Тахион сидел в непринужденно-изящной позе, но губы у него были белые, и Рулетка поняла, что укус Осы все еще причиняет ему боль. Томми закончил привязывать такисианиниа к стулу поясом его же собственного халата, и тот, вскинув голову, заявил:

— Я, разумеется, очень рад вашему обществу, но, может быть, мне будет дозволено узнать, чем я обязан столь исключительным удовольствием?

Змеелицый ногой придвинул к себе стул и, оседлав его задом наперед, положил руки на спинку. Рулетку привязывать не стали, но один из громил опустил руку ей на плечо, и она ни на минуту не забывала об их пистолетах — если отец-полицейский и научил ее чему-то полезному, то это была заповедь «Никогда не шути с оружием».

— Тахи, мы пришли за книжкой.

Медно-рыжие изогнутые брови доктора поползли вверх.

— Любезный, в моей библиотеке что-то около тысячи с лишним томов. О какой именно книге вы говорите?

— Приложи его, Томми, — последовал бесстрастный ответ.

Китаец повернулся, раздался звук, похожий на стук тупого топора о дерево, и Тахион выплюнул изо рта кровь. Рулетка отметила, что он предусмотрительно нацелил липкий сгусток на собственные колени, чтобы не перепачкать белый ковер.

— Книгу.

— Я вам не публичная библиотека.

На этот раз Томми отвесил ему несколько увесистых затрещин. Пальцы китайца были унизаны перстнями, и Рулетка едва удержалась, чтобы не вскрикнуть, когда металл впился в алебастровую кожу. Когда он закончил, губа доктора была разбита, из носа текла кровь, а под глазом наливался темный синяк.

— Хирам, без сомнения, теперь не пустит меня даже на порог, — пробормотал он и провел языком по стремительно распухающей губе. — Он ведь так любит, чтобы посетители выглядели point de vice. [15]