– Уи, мадам, – молвил я зачем-то на смеси французского с нижегородским. – Ай хэв андестэуд. Ай эм гоуинг ту гоу.

– Да? Может, ты выпить хочешь? Ах, да, ты за рулем…

– Не провожай.

И я скатился вниз по лестнице.

Когда я сел в машину, подумал: если Наташка и впрямь узнавала, как сложилась судьба ее врагов, она должна быть довольна: все они в разной степени поплатились.

Но если Наташа жива – о, дай мне, Боже, чтоб она была жива! – и ее вдруг потянуло к врагам, то почему она не узнала, как поживают те, кто был ее друзьями?.. Хотя… Может, как раз и узнала… Побывала, к примеру, у Надежды (в чем та никак не хочет признаваться)… Но почему ж не отыскала меня? Это так просто… Задай только фамилию в Интернете… Или она – в случае со мной, как со Степанцовой – просто посмотрела со стороны и тихо отошла?.. Или вообще проигнорировала меня? Потому что я для нее – и не друг, и не враг, а так?.. Нет-нет, не может быть…

День был разбит. Двенадцать. Что остается? Перекусить в каком-нибудь фастфуде и возвращаться домой, к стрижке газонов? Но когда меня целиком захватывает какое-нибудь дело – терпеть не могу отвлечений и проволочек. А тут совсем рядом блеснула ОНА – как незнакомка на балу своей полумаской… Теперь я мог думать только о том, как найти ее, и ни о чем больше… Может, позвонить Аристову – и, черт с ним, раскрыться, рассказать обо всем, попросить, потребовать совета? Но мой отставник собрался к себе под Шатуру: исполнять на даче семейный, дедовский долг… Что еще остается? Какие направления поисков? Побывать в Плешке?.. В универмаге «Столица»? (Он, кажется, еще существует, хотя нынче на его площадях поселились десятки маленьких магазинчиков – так сказать, бутиков…)

Можно предположить – по словам Степанцовой и недомолвкам Надежды, – что какое-то время Наташа побывала в столице и вправду походила по местам своей «боевой славы». Значит, она могла отметиться и в своем вузе, и в универмаге… Но как мне искать там? У кого спрашивать? Знать бы, к кому она могла прийти…

Размышляя, я и не заметил, как в толчее машин протиснулся по Октябрьскому проспекту до МКАД, а потом потащился в пробке по кольцу в сторону своего дома. Я не замечал ни машин вокруг, ни июньского солнца, ни жутких выхлопных газов от фур и «КамАЗов», затмевающих светило. Когда я погружаюсь в сюжет (или, как модно нынче говорить, в тему), я вообще перестаю что-либо видеть вокруг себя. Однако впервые за много лет увлекшая меня тема не роман – а что-то реальное.

Я свернул на Владимирский тракт и заехал в торговый комплекс. Можно отдохнуть и перекусить. Прошелся пустынными и прохладными помещениями молла, сел у окна, отвернувшись от всех. Торопливо – хотя куда мне спешить? – съел бизнес-ланч. Достал телефончик, непонятно зачем полистал записную книжку, потом открыл фотоальбом. Увеличил два последних кадра, которые сделал вчера на кладбище. Памятник Наташиной бабушки. И ее матери.

Да, от Наташкиной эскапады пострадали не только ее враги. Но и друзья. И родные. Ее маманя и до шестидесяти не дотянула. Жить бы еще да жить. Да и бабушка показалась мне в единственную нашу встречу слишком крепкой, чтобы помереть в семьдесят семь…

Я пригляделся к фото памятников: увядшие цветы, потертые буквы и цифры. Стоп! Вот оно! У меня забрезжила идея. А почему бы, черт возьми, и нет? Достаточно безумно, но может стать ниточкой… К тому же никаких других идей у меня все равно нет… Вдобавок, благоприятное совпадение – как раз на выходной день, в ближайшую субботу…

Я знал, что шансов у меня – кот наплакал. Знал, что мог просто-напросто вообразить это странное сближение и в субботу ровным счетом ничего не произойдет. Но все равно – идея втемяшилась мне в голову. И я не мог думать ни о чем, кроме нее.

Пришлось оставшиеся три дня, чтобы разогнать дурную кровь и забыться, гонять на велосипеде, принять предложение друзей с соседней улицы и попить вискаря; съездить в гипермаркет за продуктами, а потом в бассейн. А невидимый счетчик внутри так и отсчитывал: осталось тридцать шесть часов… двадцать четыре… двенадцать…

Наконец в субботу, в предвкушении многочисленных снующих по дорогам дачников, я встал рано. Для себя – очень рано, в шесть. Сделал бутерброды, термос кофе, налил бутыль воды. Даже не забыл захватить на всякий случай шляпу от солнца и мазь от комаров.

Жизнь в одиночестве приучила меня хозяйствовать.

Я ехал тем же маршрутом, что и в понедельник, и наблюдал, как с каждой минутой на дорогах становится все больше и больше лимузинов, как нервно несутся они, словно водители опаздывают на свои дачи, как на отправляющийся поезд.

В итоге я попал-таки в пару заторов и прибыл в пункт назначения только в половине десятого. Уже рядом с З*** я спохватился и на частном рыночке прикупил у старушки десять пионов: четыре – одной умершей и шесть другой.

На местном кладбище по-прежнему было тихо, хотя на обочине припаркованы были, в отличие от прошлого понедельника, две-три машины. Ворота, как и тогда, открыты – я взял цветы, сумку с провиантом и пошел к могилам.

Если сегодня, в выходной, здесь и были посетители, то буйная растительность, разросшаяся на погосте, скрывала их. В одиночестве, под посвист птиц, я подошел к «своим» памятникам. По сравнению с моим прошлым визитом ничего здесь не переменилось: все тот же засохший букет в заплесневелой воде, высокая трава, окаймляющая раковины… Я положил четыре пиона Наташиной маме, а шесть – ее бабушке. Как-никак, сегодня она была виновницей торжества.