— Все шестеро нападавших были в одинаковой одежде, с одинаковым оружием.

То есть можно предположить, что одна команда, а не случайно собравшиеся на вечеринку…

— «Сочими — 10–29». Итальянский девятимиллиметровый пистолет-пулемет, — сказал Лоун. — На Фербисе выпускается двумя заводами. Полгода назад Шустряк купил шестьдесят четыре ствола. Продал сорок. Судьба двадцати четырех стволов неизвестна. Мог оставить для своих нужд.

— То есть, — заключил Монлис, — его команда составляет не менее двадцати четырех бойцов.

— Уже восемнадцать, — уточнил Лоун.

На столе Салиса зазвонил телефон. Он нехотя поднялся с дивана и снял трубку.

— Алло. Привет. Что?! Спасибо, — сказал Салис и, положив трубку, тяжело вздохнул.

Монлис понял, что случилась еще одна непредвиденная пакость. И скорее всего снова как будто случайно.

— Я тут попросил знакомых… — начал Салис. — В общем Пентолос в первую же ночь в одиночке перегрыз себе вены. Его нашли только утром.

— Ну, теперь расскажи мне, что он просто не хотел убивать, а его принудили, — сказал Монлис. — Только уж как-то странно он потом из жизни ушел. Неужто, совесть замучила? И смотри как все выстраивается. Звонок по телефону.

Кодовое слово приводит в действие программу. Стрелок берет пистолет, находит подходящего под определение объект и выполняет программу. В тюрьме к нему заходит надзиратель и говорит кодовое слово для другой программы. Утром Пентолоса находят остывшим.

Салис сел на край стола.

— Итак, давай обозначим направление наших следующих действий. Первое.

Надо опросить всех родственников наших самоубийц, не обращались ли покойные за помощью к земным целителям и экстрасенсам. Курение, алкоголь или может болезни какие. Не посещали ли проповедников или миссионеров. Второе это Шустряк. Надо выяснить, где мы ему перешли дорогу. Третье. Выбирай, что возьмешь на себя. Родственников или Шустряка?

— Хорошо. Я пойду по родным и близким, — выбрал Монлис.

— Тогда за мной уголовники.

Работу имперским сыщикам предстояло проделать огромную. И ситуация осложнялась тем, что на них уже началась охота. Этой ночью инспектор Салис очень долго не мог уснуть, пытаясь понять, где же именно они перешли черту, за которой стали опасны. И кому они стали опасны? Шустряк наемник? Инспектор был просто уверен, что причина покушения в их нынешнем следствии, а не в старых делах.

В небольшом зале заводского присутственного дома(10) не было пустого места.

Один раз в неделю, каждое воскресение, сюда приходили фербийцы с окрестных улиц и близлежащих кварталов. И старые и малые, с образованием и без.

Кто-то шел от безысходности собственного бытия, кто-то от падкости на все инородное. Кому-то казалось, что проповедники с другой планеты, достигшей большего в развитии своей цивилизации, знают истину и готовы поделиться ею с каждым…

Независимо от причин рабочие и служащие, пенсионеры и студенты раз в неделю приходили на проповедь и отплясывали в непонятном танце, повторяя слова за инопланетным миссионером. Миссионер по-английски говорил в микрофон, который держал в руках, а симпатичная девушка, с небольшим акцентом переводила его слова на фербийский язык.

— И услышал я глас Божий с небес глаголющий! — надрывался тучный землянин, перебегая от одного края сцены к другому, закидывая вверх голову и рукою закрывая глаза.

На проповеднике была белоснежная рубашка, черные брюки, черные лакированные ботинки. На шее строгий галстук. Почему-то как и большинство земных проповедников он был в очках, позолоченной оправы, а на руке у него болтался золотой «Ролекс». Паства сидела в удобных креслах и в нужный момент проповеди вскидывала вверх обе руки и кричали «аллилуйя».

— Кто лжец если не тот, кто отвергает, что Иисус есть Христос? — с чувством декламировал проповедник. — Это антихрист, отвергающий Отца и Сына. Всякий отвергающий Сына не имеет и Отца, а исповедующий Сына Отца имеет. Итак, что вы слышали от начала, то и прибывает в вас. Если прибудет в вас, что вы слышали от начала, то и вы прибудете в Сыне и Отце. Обетование, которое он обещал нам, есть жизнь вечная. Аллилуйя!

— Аллилуйя! — хором подхватила толпа, вскинув обе руки вверх.

— Аллилуйя! — еще раз крикнул проповедник.

— Аллилуйя! — вновь ответила толпа.

После окончания проповеди паства расходилась по домам. Из зала было два выхода и у каждого стояли пожилые фербийки в монашеском одеянии, собирая в железные кружки пожертвования. Твердой таксы не было, каждый давал, кто сколько может. Проповедник дождался пока последний фербиец уйдет из зала и зашел за сцену.

— Хорошо работаешь, Джон, — сказал проповеднику землянин сорока лет, в черном, дорогом костюме, сидящий в кожаном кресле, и потягивающий из тонкостенного стакана апельсиновый сок.