— Ах это ты, Мятлик, — жалобно простонал я. — Проходи, садись.

— Да ты что, Славка, я же сижу!

— Ну тогда сходи за лекарством.

— Куда, на кухню? — Клава с готовностью вскочил из кресла, а я уже не мог удержаться от смеха и сел в постели.

— Не на кухню, а в аптеку, и чтоб одна нога здесь, другая — там! Не видишь, что ли, рецепты под носом, а я, может быть, уже умираю без лекарств.

— Ой, Славик, так ты совсем не больной, — обрадовался Мятлик. — А я-то думал, что ты заболел. В школе, тебя нету. Слу-у-шай, а мне Кузьма Иванович встретился и говорит: «Молодец, Мятлик!» Это за шофера с газом. Он сказал, что охотинспекция уже этому шоферу один раз штраф давала. Так ты, значит, все-таки простудился?

Я рассказал Клаве, какие видения мне чудились с вечера и попросил, чтобы он не очень-то распространялся про купание на Шумихе, если вдруг мама придет.

Клава принес мне лекарства и отправился домой. А вечером заявился снова. Он неторопливо угнездился в кресле, подпер голову ладонью и многозначительно спросил:

— Ты знаешь, кто такой вдовец?

Я удивленно посмотрел на него.

— Ну, вдовец — это человек у которого умерла жена.

— Понятно. А кто такой бобыль?

— Бобыль — это у кого нет никаких родственников, а только знакомые или друзья-приятели, вроде нас с тобой.

Клава задумался, потом вздохнул и произнес:

— Я дома спросил у мамы про Графыча. Она говорит: «Вдовец он. Работящий бобыль…»

В Пушном многие знали совхозного кормача Павла Евграфовича. Он привез в поселок первую партию норок, когда совхоз только-только начинал строительство шедов. Понравился ему Пушной, так он здесь и остался. Готовил зверькам корм и жил в пристройке кормокухни.

— Ты бы видел, какая норка у Графыча получилась! — восхищенно проговорил Мятлик.

— Как получилась? — удивился я.

— Ну та, которую он поймал.

Оказывается, Мятлик уже побывал у старика и видел, как Графыч обрабатывает шкурки. Клава рассказал Графычу про мою простуду и договорился, что после того как я поправлюсь, мы все вместе пойдем проверять капканы. Правда, лыж у меня нет, но могу же я попросить у кого-нибудь из ребят. Любой из наших мальчишек даст покататься. Ну а то, что мы пойдем по охотничьему путику Павла Евграфовича, мы, конечно, никому не скажем.

Сидеть целыми днями дома, когда все ребята в школе, не так-то интересно. Хорошо, хоть Мятлик навещает. Правда, что у нас в классе делается, он не знает. Но придет, потараторит — все веселей.

Как-то под вечер прибегает запыхавшийся Клава и говорит:

— Слу-у-шай, Славка, что я тебе расскажу! Давай одевайся скорей, пойдем в гости к Графычу.

— Так меня же еще не выписали в школу.

Но Мятлик настаивал:

— Тебе же надо дышать свежим воздухом. Вон какой ты бледный.

Мне и самому хотелось на улицу. А тут еще Клавины уговоры, и я стал торопливо одеваться.

Клава рассказал, что после уроков он катался с горки за фермой и увидел лыжню. Хорошую лыжню, накатанную охотничьими лыжами.

«Конечно же, это Павел Евграфович на охоту пошел», — подумал Мятлик и, забыв про друзей-приятелей, пустился вдогонку за Графычем.

Не заметил, как оказался на опушке леса. И тут вдруг услышал громкий окрик:

— Стой! Кто идет?

Клава ойкнул и подался в сторону. Но когда поднял глаза, увидел какого-то незнакомого дядьку. Он сидел на бревне. Рядом были воткнуты в снег лыжные палки, а возле них валялся рюкзак. На коленях у незнакомца лежало одноствольное ружье.

— Вы тут собаку не встречали? — тотчас придумал Мятлик. — С утра ищу, как сквозь землю провалилась.

— Как это с утра, ты разве в школу не ходишь? — в свою очередь спросил незнакомец.

— Хожу, но она еще утром куда-то делась, вот я и пошел ее искать. — Клава начал лихорадочно соображать, что бы еще сочинить, но в это время за спиной незнакомца качнулись еловые лапы, и на лыжню, отряхивая с плеч осыпавшийся снег, выкатил Павел Евграфович.

— О-о, Клавдей объявился, — широко улыбаясь, проговорил Графыч.

— Вот, дядя Павел, человек собаку потерял, — сказал незнакомец, кивая на Мятлика.

— Как, разве у тебя собака есть? — полюбопытствовал старик.

— Да не совсем моя… Мы с Васькой… Это мой сосед… Общая собака…

Клава смутился окончательно и покраснел. Он никак не думал, что незнакомый человек окажется другом Павла Евграфовича. После той истории с шофером-газовщиком Клаве теперь на каждом шагу чудились браконьеры.

— Да ты присядь с нами, ноги-то, чай, свои. Передохнем и к дому вместе двинемся, — пригласил Графыч. — А ты, Волоха, ходко катишь, насилу угнался, — добавил он, присаживаясь рядом с незнакомцем.