В результате нарастания социально-политических и экономических трудностей во 2-й половине 70-х годов в стране возникло массовое оппозиционное профобъединение "Солидарность", начали возникать забастовки на шахтах. А уже в начале 1980-х годов разразился экономический кризис, сопровождаемый гиперинфляцией и ростом дефицита бюджета.

Всё это, естественно, сказалось на поставках угля в ГДР, одним из потребителей польского угля был и Белитц-Хальштеттен, и многие другие гарнизоны Бранденбургского округа. С осени 1978-го года эти поставки сначала уменьшились, а к концу года практически прекратились.

До средины октября вагоны с углём ещё поступали, но для котельной Белитц-Хальштеттена его поступало всё меньше и меньше. Если в сентябре котельная госпиталя получила около 1800 тонн угля (примерно столько и в августе), то уже в октябре — всего 1300 тонн. Уголь стали меньше получать, но зато довольно активно его отдавали. Отдавали его по распоряжению командования ГСВГ в другие гарнизоны, куда поставка угля прекратилась ещё ранее, а его запасов в частях не было. Только в середине октября различным воинским частям были переадресованы 10 вагонов с углём в общей сложности в 340 тонн. Естественно, эти вагоны и не разгружались в Белитц-Хальштеттене. Анатолий только получал накладные на эти вагоны с указанием даты поступления, номера вагона (семизначное число) и количеством угля в нём. Далее накладные отмечались и передавались вместе с вагонами ответственному лицу той части, в которую они должны были быть переадресованы. К этим вагонам не прикасались ни солдаты, ни Андрей. Как говорится, "баба с воза — кобыле легче". Но, увы — это было только начало. В ноябре вагоны вообще перестали поступать, и не потому, что были заранее кому-то переадресованы, а по причине недопоставки угля Польшей. До конца текущего года котельная гарнизона и вовсе перестала получать хоть каплю угля. И вот здесь Морозевич убедился, что не во всех случаях указанная пословица права, точнее, она то права, но не всегда от этого легче извозчику. Уголь начал катастрофически быстро таять.

А ведь уголь не только сжигали, хотя уже начали его более экономить, но и продолжали отдавать. Теперь уже не вагонами (тех не было вообще), но машинами. Уже со средины ноября месяца в гарнизон повадились представители других частей с машинамы за углём. Отказать им было невозможно, потому что на это было всё то же распоряжение верхов. Там знали, что в Белитц-Хальштеттене запас угля пока что есть — вот что значило подавать верные отчёты. И здесь уже прибавилось головной боли у всех — доставалось и Морозевичу и зам. начальника госпиталя по АХЧ, майору Стабровскому. Должность зам. гл. врача по АХЧ (заместителя главврача по административно-хозяйственной части) была введена в 60-х годах. АХЧ по своей структуре аналогична отделу материально-технического и хозяйственного обеспечения, задачами которого является как раз своевременное и бесперебойное материально-техническое и хозяйственное обеспечение оперативно-служебной деятельности служб и подразделений.

Майор Стабровский был неплохой человек, но вникал в службы КЭЧ очень мало, он как бы всё оставлял на откуп их начальникам. И не потому, что не хотел этим заниматься, у него просто не хватало времени на эти службы. Приходилось верить начальникам служб и, одновремённо, повышать их ответственность. Сначала Андрей это не очень понимал, но, когда он всё проанализировал, то понял, что Стабровскому и в самом деле катастрофически не хватает времени на всё. Казалось бы, разве у того же вертолётного полка меньше дел по обеспечению. Возможно, что и не меньше. Но там Лукшин, как заместитель командира ОБАТО по тылу, не занимался непосредственно боевым обеспечением техники, он занимался обеспечением людей. В госпитале Стабровский занимался, вроде бы, тем же, но обеспечить кроме тех же работников госпиталя ещё и 2,5 десятка отделений с больными было не так то просто. Конечно, у него были помощники и в отделениях, и в самом КЭО, но только помощники. А организацией всего, а часто и доставкой ему приходилось заниматься самому. В Борстеле материалы по его заявке Морозевичу часто привозили Грицюк или даже Лукшин. В госпитале такого не было никогда. Скорее Андрей привозил общестроительные материалы или ещё что-либо по заявкам КЭО или по личной просьбе Стабровского. Вот и в начале ноября он ездил в Тельтов и привозил по заказ-наряду разный пиленый лес, плиты и окна для службы Стабровского.

И вот теперь и Андрей, а зачастую и майор присутствовали на отгрузке угля другим гарнизонам. Нет, ни один служащий, ни один солдат их гарнизона в этом процессе участия не принимали. Но машины приезжали либо со своим экскаватором (очень редко), либо с солдатами, чтобы те грузили уголь вручную. Но рядом стояли транспортёры котельной. И, конечно же, приезжие любыми способами старались получить разрешение их использовать — оно то понятно, вот только и Стабровский, и Морозевич не могли знать, сколько ещё протянут те же транспортёры при такой авральной работе, ведь каждый старался погрузить уголь в машину поскорее. Кроме того, они пытались тягать эти транспортёры с места на место, потому что где-нибудь им уголь не нравился, они всё норовили отгрести себе свежий уголь. Пришлось устанавливать места, из которых представителям частей можно было его забирать. Но это очень не нравилось тем, и возникали яростные споры. Эти споры прекращались только после того, как тот же Стабровский (Морозевича приезжие мало слушались) прекращал отгрузку угля и предупреждал, что в таком случае те ничего не получат. Ещё один бич со стороны получателей угля — это урвать его как можно больше. В котельной количество угля можно было проконтролировать, а вот во дворе — нет. Весов для машин не было, а потому количество угля определялось на глаз. Точнее не совсем на глаз — Андрей со Стабровским для такой цели разработали специальную таблицу, где учитывалась марка грузовика и объём его кузова (без наращенных бортов). И они довольно точно (хоть и на глаз) могли определить (по удельному весу) сколько угля должна набрать та или иная машина, чтобы получить то его количество, которое написано в накладной или просто запросе, подписанном командованием. Но здесь уже споры порой чуть ли не доходили до рукоприкладства — приезжим за углём всё казалось, что их стараются обмануть. Хорошо ещё, что за углём старшими приезжали офицеры не выше звания старшего лейтенанта, и приказ майора на них хоть как-то действовал. Вот такие наступили непростые времена в работе теплохозяйства госпиталя. А уголь между тем испарялся прямо на глазах. Когда Андрей принял дела, то остаток угля на 1 августа составлял 3100 тонн, затем пошло его нарастание (летом угля сжигали мало), а затем кривая графика остатка угля начала стремительно снижаться. И если на 1-е ноября его было (остаток) более 6000 тонн, то на первый день нового 1979-го года — всего 2700 тонн. Зимой в котельной сжигали примерно 1300 тонн угля (~ 1,8 тонны в час!), то есть ещё пара месяцев и котельную при такой ситуации придётся останавливать.

Теперь Андрей больше времени стал проводить на территории котельной, больше беседовать с кочегарами, Куртом, да и с немецкими рабочими. Андрей ежемесячно подписывал графики работы кочегаров, которые составлял Курт на рабочих в помещении котельной, что находилось слева. Для кочегаров-служащих Морозевич составлял такие графики сам. Он с самого начала обратил внимание на некую странность этих графиков. Они были какими-то неритмичными, что ли. Все кочегары работали в три смены по 8 часов. Но немецкие кочегары работали пять дней в одну смену, затем следовало два дня отдыха, потом один день во вторую смену, один выходной день, три дня в третью смену, снова выходной день и, наконец, опять пять дней уже во вторую смену. Смены, естественно, менялись — например, 1,2,3, затем 2,3,1 и 3,1,2. Но к чему было такое разное количество дней в одну смену (5,1,3,5) — непонятно. Курт мотивировал это тем, что он составлял их по образцу, который ему достался в наследство — так, мол, работали ещё их отцы и деды. И, к тому же, так легче привыкать организму при переходе от одной смены к другой. А вот в этом Морозевич с ним был не согласен. "Русские" кочегары работали по более равномерному графику: 3 дня в одну смену, выходной день, 3 дня во вторую, выходной день и 3 дня в третью смену, тоже, естественно, с чередованием смен. Морозевич детально проанализировал графики и уловил одну немецкую хитрость. За 60 календарных дней (один месяц не позволял провести точный анализ) немцы отдыхали 18 дней (42 рабочих дня), а отечественные кочегары — 15 дней (45 рабочих дней). Да, действительно, немецкий график составлен был чудно, но он прибавлял кочегарам дни отдыха. Тогда Морозевич предложил график, по которому работали кочегары в Борстеле, очень простой график — пять дней работы в одну смену, два дня отдыха, снова 5 дней работы уже во вторую смену и так далее. При таком графике кочегары за те же 60 дней работали 44 дня, а отдыхали 16 дней — по два дня в неделю, нормально. Нашим кочегарам такой график прибавлял день отдыха, но он отбирал два дня у немецких кочегаров. Наши кочегары могли бы тоже работать по немецкому графику, но они не соглашались на него (хотя добавлялись выходные дни). Им периодически приходилось работать с немцами в левом помещении котельной по этому графику, и они единодушно отмечали, что так, наоборот, хуже работать. Того же мнения придерживался и Андрей: 3 или 5 дней подряд в разные смены организму легче переносить, нежели по "рваному" немецкому графику. Наши кочегары соглашались работать по предложенному Андреем графику, а вот с Куртом пока что договориться по этому вопросу не удавалось. Он согласился с тем, что предложенный Андреем график более ритмичный и удобный, но переходить на него посреди сезона нецелесообразно — нужно, мол, всё взвесить. Конечно, он хитрил, он не мог не знать ранее о графике работы по 5 дней подряд, но немцы так выигрывали выходные, а кочегаров-сменщиков было достаточно. Андрей согласен был с Куртом в том, что нецелесообразно что-то менять в разгар отопительного сезона, но он сомневался, что немцы согласятся работать по нему и в летнее время. Конечно, он своей властью мог бы ввести единый график работы для всех кочегаров, но ему не хотелось портить отношения с Куртом — тот очень много делал для поддержания нормальной работы котельной, все переговоры с немцами по доставке материалов для котельной и по её ремонту велись через него. Нужно было решать этот вопрос мирно, и Андрей решил постепенно до лета договориться с Куртом. Сейчас более важными были вопросы по углю.

ГЛАВА 30. И вновь Борстель

Кроме накопившихся проблем на работе Морозевичу предстояло решить ещё одну задачу. Уже заканчивался ноябрь месяц, а ещё через месяц у самого Андрея заканчивался кандидатский партийный срок (21 декабря). Правда, утверждён он был, да и кандидатскую карточку он получил позже, уже в январе. Скорее всего, этот его вопрос тоже будут рассматривать уже после Нового года, но всё равно нужно было думать о приёме в партию. Но вот то, что кандидатом в члены КПСС он поступал в одной части, а непосредственно в члены партии ему придётся поступать в другой, создавало определённые сложности. Не ехать же ему поступать в партию в Борстель. А здесь его пока что мало кто знал. Да, он, как и в Борстеле регулярно посещал партийные собрания, исправно платил членские взносы, но проработал он здесь всего каких-то три месяцы — для решения такого серьёзного вопроса этого явно недостаточно. Андрей ещё раньше разговаривал на эту тему с секретарём партийной организации АХЧ и тот пообещал ему переговорить с товарищами из более высоких инстанций и решить этот вопрос. Конечно же, принимать Морозевича в члены партии должны уже в Белитц-Хальштеттене, но вот как уладить этот вопрос и что для этого необходимо, нужно было выяснить. Наконец, секретарь парторганизации сообщил Морозевичу, что особых сложностей в этом вопросе нет, просто Андрею необходимо представить характеристику с того места работы, где его принимали кандидатом в члены КПСС. Можно, конечно, послать запрос в Борстель, но всё же лучше съездить за характеристикой самому, так надёжней — лучше писать характеристику на того, кого видишь в лицо, нежели вспоминать на кого ты её пишешь. Это прекрасно понимал и сам Андрей, значит, он преждевременно сказал Борстелю "Прощай!". Он ещё туда, хотя бы на один день, а вернётся. И у Андрея защемило сердце — не так уж давно он оттуда уехал, а вот уже захотелось повидаться с бывшими коллегами, узнать новости городка, да и просто увидеть его снова. Он переговорил со Стабровским, тот предложил ему съездить в одну из пятниц. Но Андрей хотел поехать в четверг — вдруг в пятницу ему нужного человека не удастся застать, всё ведь может быть, так не разыскивать же его в субботу дома. Майору хоть и не очень хотелось, чтобы начальник теплохозяйства уезжал на два дня, но с доводами Андрея ему пришлось согласиться. Морозевич за это время выполнял много поручений зам. начальника госпиталя по АХЧ и тот не мог не помочь и ему самому.

Выехал Морозевич в Борстель в четверг в последний день ноября. Сидя в поезде, он размышлял о своей работе в Борстеле и в Белитц-Хальштеттене, сравнивая их. Как ни странно, но в Борстеле Морозевичу, как он сам полагал, было интересней. Здесь, в Белитц-Хальштеттене вроде бы, хорошо отлаженное хозяйство и заниматься начальнику теплохозяйства доводилось в основном организационной работой. Да и ремонтные работы даже сейчас, в отопительный сезон, не очень пока что донимали ни его, ни тех же слесарей-ремонтников. В Борстеле ему два года пришлось попотеть с различными ремонтами, да ещё и неприятности были, которых здесь пока что, слава Господу, пока что не было. Но зато в Борстеле ему было что вспомнить. А на новом месте, поймал себя на мысли Андрей, ему о работе нечего особенно и вспомнить — разгрузка угля, бумаги, поездки за материалами, теперь вот кризис с углём. Обычная рутинная работа, совсем не интересная для воспоминаний. В Борстеле его ещё волновали первые впечатления о Германии, а здесь и это уже не было актуальным. Он с интересом подумал о том, что в Белитц-Хальштеттене он пока что больше вспоминает свой отдых с женой: поездки за грибами, поездки в Потсдам и Берлин, концерты Кобзона. Вот это интересно, а работа на этом фоне как-то запоминается меньше. Он улыбнулся при мысли о том, что здесь в госпитале он занимался ещё одной работой, правда, совершенно не относящейся к трудовой деятельности. В госпитале в зале КУОМСА по выходным дням вечером регулярно проводились танцы или какие-нибудь другие увеселительные мероприятия, которые посещало довольно много народа. Это были и сотрудники госпиталя и другие лица со стороны — приезжие молодые офицеры с тех же курсов повышения квалификации. Ну, а вечером некоторые молодые люди могли уже быть и навеселе. Нужно было как-то поддерживать дисциплину на этих вечерних мероприятиях в КУОМСЕ. Младших офицеров в госпитале было не так уж много, и поэтому решено было (ещё задолго до приезда Андрея в госпиталь) наладить дежурство народной дружины из состава служащих, которых было немалое количество. Дежурили, естественно, и рабочие теплохозяйства, да и сам Морозевич. Менее двух недель назад, в субботу 18-го ноября он как раз дежурил как старший наряда ещё с четырьмя своими подчинёнными на танцах в КУОМСЕ. В дальнейшем ему ещё не раз приходилось брать участие в подобном вечернем отдыхе. Вот такие необычные события запоминались Андрею больше, нежели текущая ежедневная работа.