Миша обнял ее за плечи.

— Слушай, всего семь часов! Мне надо сегодня к Кириллу еще заехать, хочешь со мной? Он будет рад.

Она грустно покачала головой.

— Мне далеко ехать, Миш. Давай в следующий раз. Он, кстати, обещал меня сфотографировать. Говорит, у меня идеальная фигура. Льстит, конечно, но все равно приятно.

— В каком же это виде, позвольте вас, сударыня, спросить, вы собрались сниматься?

— В обнаженном.

— Так и знал. Предчувствовал просто. Узнаю Кирилла. Он всем предлагает ню. Просто поражаюсь. Странный вы все-таки народ, женщины. И почему вам так нравится фотографироваться обнаженными? Хлебом вас не корми, только дай покрасоваться нагишом. Ну, вот скажи, что в этом интересного?

— А что тут плохого, Миш?

— Да, ничего тут плохого, конечно, нет. Кирилл замечательный фотохудожник, как говорится от бога. Не всякий мастер может так снимать обнаженную натуру, как он.

— Женское тело, ведь это так красиво. Признайся? Разве тебе не самому не приятно смотреть на красивое женское тело?

— На твое — да.

— Да ладно, скажешь тоже. На любое приятно!

— Лика, никто и не спорит, что красиво. Только я ревную.

— Глупыш, он же твой друг.

— Прекрасно это сознаю, но все равно бешусь от одной лишь мысли, что кто-то будет на тебя смотреть и любоваться сокровенными изгибами твоего тела.

— Не говори глупостей. Ты что, забыл, как я тебя люблю?

Она встала на цыпочки и чмокнула его в висок.

— Мой автобус едет. Пока?

— Пока, любимая.

Он помог ей взойти на ступеньки подножки автобуса и еще долго стоял на пустынной остановке, глядя вслед.

На следующий день Миша пришел на работу раньше обычного. Еще никого не было, кроме охранников, но дверь в соседнюю лабораторию была почему-то открыта настежь. В помещении ярко горел свет, кто-то монотонно бубнил из дальнего угла из-за груды приборов. Заглянул. Ба! Да это Юрий Палыч. Склонился над учебником английского языка и бормочет, бормочет — новые слова пытается запомнить. Оказалось, Юрий Палыч на спор проиграл Белову в шахматы. И теперь должен за это выучить английский язык. Если он не выучит «инглиш» за три месяца, то год обязуется не брать в руки шахматы. А такое испытание для Можаровского было смерти подобно. Поэтому он приходит каждый день раньше всех и до начала рабочего дня усиленно долбит иностранный.

— Я к вам скоро присоединюсь! — сообщил ему Миша, вспомнив свое обещание Лике одолеть иностранный.

— Давай, веселее будет.

День начался с «разбора полетов». Тихонову влетело за то, что он не закончил свой макет, хотя макет был закончен и еще два дня назад он отдал его Свете, чтобы та подготовила сопроводительную документацию. Света, как выяснилось, не успела все закончить, проболтала с Луизой и подружками с соседних отделов, и теперь влетело Мише, как ответственному за работу.

— Ты бы хоть предупредила, что макет не сдан, Светок. Я бы знал, что говорить, а так стоял, как столб, и рот разевал как рыба на песке, не знал, что и сказать, — подошел Тихонов к ней после пятиминутки.

Света пожала плечами.

— Ну, извини. Меня так загрузили бумагами, за вами всеми не угонишься. Витя тут тоже подсунул работку, потом ты, как мне успеть?

— Ооо! Тогда нет вопросов. — Тихонов щелкнул пальцами. — Тогда все ясно! Мне с Витьком в борьбе за приоритетность не сравняться. Его пылкие взгляды вне всякой конкуренции. Особенно, когда рядом Света.

Витя кинул в Тихонова комок смятой бумаги. Светка вспыхнула. Луиза Владимировна неожиданно вступилась за свою младшую подругу.

— Ты бы, Тихонов, лучше за своими взглядами следил.

Миша недоуменно повернул голову в ее сторону.

— Не понял?

— Да, да. Понимать тут многого не надо. Сам-то куда смотришь? Уж точно не в свой огород.

— А в чей, Луиза Владимировна, разрешите уточнить?

— Известно, в чей.

— Тихонов, тебя вызывают к начальству, — окликнул его Федор Федорович, вешая телефонную трубку. При этом он весьма выразительно посмотрел на Луизу Владимировну, и та ретировалась. Миша пожал плечами и вышел из комнаты, решив вернуться к разговору позже, однако дела так замотали его, что он быстро забыл об этом.

Когда сидели и пили чай в обед, в лабораторию заглянул Данила Григорьевич, присев рядом с Мишей, все пытался начать разговор о чем-то, но потом замолкал, думая о своем или не зная с какой стороны начать щекотливую тему. Миша даже спросил, хорошо ли он себя чувствует, настолько странным и озабоченным он показался ему.

— У меня-то все нормально, а вот ты, Михаил…

— А что я? Кто уже чего накапал?

— Да никто не накапал. Ты вот что, ты после работы задержись, разговор у меня к тебе серьезный есть.