Со сна я не мог ничего сообразить. Помолчав, спросил:

— Откуда вам это известно?

— В три часа утра Цветаева пошла в милицию, узнала адрес Трапезникова — и к нему домой. Она рассказала, что в шесть часов вечера пошел обложной дождь. Вадим надел плащ и попросил: «Люба, сходи к Вешняковым и скажи, что в подъезде меня дожидается компания с выпивкой, чтобы они меня выпустили через свою квартиру на Невьянскую улицу». — «Зачем тебе это нужно?» — спросила она. Тарасов подвел ее к окну и показал на мужчину под козырьком дома напротив. «Видишь? — спросил. — Это глаз за мной». — «Куда ты пойдешь на ночь глядя?» — спросила она. «Я обязан помочь. Это мой долг. Пойду в Клевцов тупик, постучу, мне пахан сам откроет калитку!» Она его отговаривала, но Вадим стоял на своем. «Понимаешь, я им обязан! Они носятся со мной как с писаной торбой. Мужчина я или не мужчина!» С этими словами Тарасов ушел. Люба сама проводила его через квартиру Вешняковых и ждала спокойно до девяти. Потом начала волноваться. В первом часу ночи сходила в Клевцов тупик, Вадим ей рассказывал о нем. Тихо и страшно. В доме света нет. Тогда она бросилась в милицию, добилась Трапезникова…

— А как же его просмотрел наблюдавший в тупике Клевцова?

— Старшина Ратников наблюдал за домом Ежова из окна квартиры напротив. Увидев Тарасова, он бросился к телефону, а когда вернулся к окну, парня уже не было. Оперативная группа прибыла в Клевцов тупик через двенадцать минут, перелезли через ворота, но уже никого в доме не было. След от машины «Москвич» вел на противоположную улицу. Забор здесь был разобран, и на проезде четко отпечатался след от протектора задней покрышки.

Лунев замолчал, но я слышал его тяжелое дыхание. После паузы он сказал:

— Вот так, Федор Степанович.

— Сейчас же позвоните Трапезникову. Я свяжусь с начальником милиции. Надо срочно послать несколько оперативных групп обследовать весь район тупика Клевцова и прилегающих улиц. Через час, Лунев, встретимся у меня в кабинете.

Накинув плащ, я вышел на улицу. У подъезда меня окликнул Вася Машков, приехавший на дежурной «Волге».

Шел дождь, осенний, холодный дождь. На дорогах в свете фар блестели опавшие листья. Было зябко и чертовски скверно на душе.

Мы сделали многое, чтобы сохранить Вадима. Охрана была выставлена, но он понял, что за ним наблюдают, и нашел способ уйти. Можно предположить самое худшее… Глупо оправдываться перед самим собой, все равно какая-то доля вины в исчезновении Тарасова есть и, как это ни горько, никуда от нее не денешься…

В кабинете меня уже ждал Лунев. На лице его можно было прочесть тревогу и озабоченность.

— Вы нашли вчера старшину милиции Валиева? — спросил я.

— Да, Федор Степанович, я застал его дома перед самым отъездом. Валиев получил отпуск и едет к родным жены в Бугульму.

— Рассказывайте.

— Описание двора и дома точно, как у Тарасова.

— Что старшина говорит о Ежове?

— Пройдоха и вор, но не пойманный.

— И это все?

— У Валиева все.

— Вижу, Женя, кое-что вы приберегли напоследок. Так?

— Так, Федор Степанович. От Валиева я пошел в отдел кадров Управления торгами, посмотрел личное дело Ежова. Вот что я выписал. — Он достал из планшета лист бумаги и протянул мне.

«Ежов Казимир Засимович, родился в Саратове, — читал я, — в 1911 году, в семье торгового служащего. Кончил коммерческое училище. В 1928 году поступил продавцом в магазин бывший Блантера. В 1937 году переехал в Свердловск, где вступил во владение жилой постройкой помершего тестя Мартина Львовича Буракова. В 1941 году призван в армию, участвовал в Великой Отечественной войне. В бою под Тихвином 27 ноября был контужен и в беспамятном состоянии попал в плен к врагу. Содержался в Кульмском лагере военнопленных. Освобожден нашими войсками в 1945 году. Находился в спецлагере на проверке. Вернулся в Свердловск в 1947 году и занялся торговым делом. В 1954 году поступил в мясной отдел продуктового магазина рядовым продавцом. В 1959 году за отличную и честную работу был выдвинут в заведующие. В 1961 году от простуды померла моя горячо любимая супруга Ефросиния Мартыновна».

— Стиль подлинника. Автобиография написана лично Ежовым. Почерк у него аккуратный, круглый, без крючков и росчерков. А вот его фотография. — Лунев поставил на стол снимок, прислонив его к графину с водой.

Это был грузный, крупный мужчина с грушеобразным лицом, маленьким узким лбом и массивной челюстью. Глубоко запавшие глаза-щелки, вислые усы, на подбородке родинка.

— Стало быть, у Ежова и Черноусова биографии сходятся на Тихвине 27 ноября 1941 года и на концентрационном лагере под Кульмом. Вы не знаете, полковник Шагалов послал вчера запрос на проверку Никона Черноусова?

— Полковник точен, как хронометр. Да он, наверное, в управлении. После вас я звонил ему…

— Зачем?

— Полковник приказал мне ставить его в известность…

— Вы считаете, что полковник у себя?

— Сейчас я посмотрю. — Лунев вышел и вскоре вернулся. — Владимир Иванович ждет вас.

Когда мы вошли в кабинет, Шагалов разговаривал по телефону с начальником милиции. Положив трубку, здороваясь, он сказал:

— Оперативные группы будут продолжать поиски до семи часов. Пока ничего путного. Ежов не ночевал дома. Один из соседей вышел на стук, от него сотрудник узнал, что Ежов нередко проводит время у своей подружки. Зовут ее Магда, в том же магазине, где Ежов работает, она заведует бакалейной секцией. Что у вас, Федор Степанович?

— Вы направили запрос на Черноусова?

— Давеча, после вашего разговора с полковником Кашириным, сам написал и с грифом «весьма срочно» передал в экспедицию.

— Военная биография Черноусова как две капли воды схожа с биографией Ежова. Тот же плен под Тихвином, лагерь под Кульмом, освобождение и проверка.

— Запрос на проверку Ежова вместе с Черноусовым?

— Да, Владимир Иванович, пожалуйста. Вызвать Ежова надо только тогда, когда мы будем в тупике Клевцова…

— А почему не предупредить его с утра?