— Соедините меня с Шагаловым, — поручил я Гаеву и углубился в свою торопливую запись. Заметив на лице Николая мальчишескую улыбку, я спросил: — Ты что?

— Телефон занят. А вы про мою улыбку? Так я, Федор Степанович, просто люблю, когда вы на этом этапе. Вы вот за собой не замечаете, а со стороны видней. Вы, как пружина, готовая спрямиться, нанести удар! У вас и походка другая, и голос молодой, звонкий!..

Я снова занялся сообщением Каширина.

— Полковник Шагалов? С вами будет говорить майор Никитин.

Полковник давно ждал меня, и я поспешил к нему.

— По намеченному плану операция «Тихвин» была назначена на девять пятнадцать, — докладывал Лунев. — Магазин открывается в девять. Мы вошли в подсобку, Ежов был один. Прочел постановление на арест, побледнел и говорит: «За мной числится говядина…» Заведующий его успокоил: «Мы в присутствии общественности снимем остатки. Не беспокойся, Казя (он его так называл), все будет в порядке!» Я отправил Ежова с конвойным в машину, а сам задержался с заведующим, который уверял меня, что в отделе Ежова недостачи не было, что работал он добросовестно, что в книге предложений имеются благодарности покупателей. Я не удержался и говорю: «Вот мы и хотим объявить ему благодарность». Подошел к машине, старшина мне с эдакой улыбочкой: «Арестованный от страха в туалет запросился…» — «И ты его, спрашиваю, сводил?» — «А как же!» Ну, я приказал старшине вернуться и осмотреть туалет. Прошло минут десять, возвращается. «Ну?» — спрашиваю. «Все обыскал, ничего подозрительного нет». — «А почему так долго?» — «Я, говорит, торкнулся — занято. Подождал. Там была эта рыжая, у которой он папиросы покупал». — «Какие папиросы?» — «Вышли мы из подсобки, он к нам: „Братцы, курева нет! Разрешите, куплю пачку „Казбека“?“ В бакалейном отделе купил он папиросы, спички, и мы отвели его в машину».

— Но Ежов не курит! — вырвалось у меня.

Старшина этого не знал.

— Отделом бакалеи ведает Тутошкина?

— «Магда».

— Что она собой представляет?

— Крашенные хной волосы, модная прическа, глаза навыкате, ровный нос, рот на двоих…

— Как это?

— Ну, двоим бы хватило. Упитанная, крупная женщина. Да, серьги кольцами до плеч — словом, «Магда»!

Вошел полковник Шагалов.

— «Магда» вышла из магазина в пальто, — продолжал Лунев, — остановила такси и долго уговаривала водителя, который сперва не хотел ехать, потом согласился. Они остановились у бензозаправочной колонки. Видимо, рейс большой, и таксист запасается бензином.

— Евгений Корнеевич, срочно исправляйте вашу ошибку. Берите машину и следуйте за «Магдой». Если она направляется в сторону Невьянска, задержите и доставьте сюда. Имейте в виду, при «Магде» может быть записка Ежова, от которой она пожелает избавиться.

— Ясно. Разрешите идти?

— Идите.

Лунев вышел из кабинета, а Шагалов подсел к столу.

— Еще одно важное сообщение: Авдеев подал заявление об уходе. Ему надо ехать в Ново-Оськино, заболела мать. В доказательство он показывал письмо. Затем Авдеев направился в центральный универмаг, почему-то придерживаясь определенного времени, очень торопился, смотрел на часы. В отделе готового платья он выбрал костюм и долго пробыл в примерочной. Из соседней кабины вышел мужчина в новом костюме, взял упакованный продавцом старый и ушел. Кабины отделяются друг от друга декоративной тканью…

— Мужчина с бородой, в очках?

— Нет, без бороды и очков. Лет сорока пяти…

— С какого числа Авдеева освобождают с работы?

— Резолюция с завтрашнего дня. Билет он уже взял через Челябинск, Куйбышев, Пензу, Поворино, Харьков. Поезд отправляется в двадцать часов две минуты.

— Вы сможете направить Лунева в Ново-Оськино к Остапу Журбе?

— Если это нужно, конечно. Когда мы выезжаем в Слободку?

— Как только Гаев вернется из тупика Клевцова. Думаю, что обыск результатов не даст.

— Возможно. Но вы учтите, «Маклер» ушел от Ежова в спешке, мог наследить.

— Такой матерый следов не оставляет.

— Вы что-нибудь утром ели?

— Признаться, не успел.

— Пойдемте в буфет.

Мы молча и торопливо завтракали, когда за нами пришел Лунев.

По дороге он успел доложить:

Взяли «Магду» на шоссе в Невьянск. В такси она успела сунуть за сиденье записку, написанную Ежовым на туалетной бумаге. Водителя такси захватили с собой. Он говорит, что машину она заказывала до Невьянска, а «Магда» уверяет, что до Верхней Пишмы, у нее там тетя. А записку она и не видела! И знаете, так таращит глаза, что они вот-вот вывалятся.

Возле кабинета сидела Тутошкина, а напротив нее водитель такси. Между ними прогуливался старшина. Женщина, глядя в ручное зеркальце, подводила помадой губы.

«Готовится к бою», — подумал я и спросил:

— Фамилия таксиста?

— Ремизов Иван Сергеевич, — ответил Лунев.

В кабинет вошел Ремизов, он производил впечатление человека, разбуженного среди ночи, был неряшлив и с застывшим недоумением в глазах.

— Садитесь, Иван Сергеевич, — пригласил я и, глядя на него, улыбнулся.

По-своему истолковывая мою улыбку, он развел руками.

— Вот ведь какая история может получиться…

— Ничего с вами не случилось, деньги по счетчику вы получите полностью, ну, а помочь следователю, думаю, ваш долг. Не так ли?

— А как же! На этом стоим!

— На чем стоите?

— Выполнить долг и прочее…

— Скажите, Иван Сергеевич, почему вы поначалу не хотели ехать с гражданкой Тутошкиной?

— У нас, у таксистов, закон — чтобы сорок километров, дальше ни-ни, а ей под самый Невьянск, к храму Всех Скорбящих. Знаем мы эту церковь — почти восемьдесят километров. Она говорит, полчаса стоянки оплачиваю и обратный рейс. Я подумал — подходяще, согласился, почти суточный план, за пять часов смотаюсь!