Они стали переливать керосин из одной лампы в другую, выкрутили фитили, комната наполнилась приглушенным светом, на стенах задвигались тени, блики от язычков пламени играли на их лицах.

Эти лампы притащил в гостиницу директор картины – он собрал их в окрестных селах заодно со старыми утюгами, фотоаппаратами народными костюмами и держал все это в самом надежном, по его мнению, месте – в номере режиссера.

– Знаешь что, – сказал режиссер, откупоривая новую бутылку. – Эта жизнь дана нам для того, чтобы ее прожить.

– Вот мы и живем, – ответил сценарист. – Вопрос только в том, как живем. В остальном я с тобой согласен.

При свете керосиновых ламп пить было еще приятнее. Сделав такое открытие, оба выпили еще по одному бокалу.

– Живем как можем, – сказал режиссер.

– Жить можно по-разному, – ответил сценарист. – Жизнь, ведь она одна, как проживешь, так и будет.

– Разговор стал слишком философским, – поднялся с кресла его собеседник. – Явно, нужно принести еще бутылку. Не то начнем выяснять, в чем смысл жизни.

Когда он вернулся, его ожидал новый сюрприз.

– Послушай! – сказал сценарист. – Если мы уважаем себя, то должны отказаться.

– От чего? От вина?

– От дальнейшей работы над фильмом, – сказал сценарист.

– Как отказаться? – не понял режиссер.

– Очень просто. Отказаться и точка. По крайней мере я откажусь.

– Ты сошел с ума.

– Сумасшедший был единственным, кто осмелился протестовать.

– Что, что? – сказал режиссер. – Ты… не того?..

– Вазов, – объяснил сценарист. – Последняя строка романа "Под игом".

– Вазов! Ты же не Вазов, чтобы отказываться…

– Не Вазов, – сказал сценарист, – но деньги верну.

– Соображаешь, что говоришь? Мы же сняли уже треть фильма, как можно отказываться?

– Очень просто. Еду в Софию и отказываюсь от сценария. Завтра же. Это мое право, не так ли?

– Знаешь, чем это кончится? Тебе измерят температуру и заставят лечиться. А я должен буду один заканчивать фильм.

– Не будешь один заканчивать, потому что завтра мы вместе едем в Софию. Я же знаю, ты честный человек и иначе поступить не сможешь.

– Болтаешь глупости! – рассердился режиссер. – Честный человек. Как будто пишешь характеристику ночному сторожу. Скажи еще, что у меня прогрессивные взгляды.

– Да, ты именно такой человек, – сказал сценарист. – Может быть, тебе неприятно, но ты именно такой. Только немного несмелый.

– А у тебя, наверное, орден за храбрость.

– Мы обязаны отказаться, – сказал сценарист. – Ты должен понять: полжизни уже прошло.

Перед ним снова ожила взволновавшая его картина: подсолнечное поле, приютившееся между рекой и лесом, и девушка, лежащая с открытыми глазами там, где начинается трава.

– Почему я не окликнул ее, – думал сценарист, – почему не остановил, не спустился вниз… Почему не сказал ей хотя бы одно слово?"

Он налил вино в бокалы, подошел к окну и посмотрел на улицу – темные силуэты деревьев едва проступали во мраке, нигде не было ни души.

"Зрители! – думал сценарист. – Мы стали зрителями. Только наблюдаем, даже не пытаемся вмешаться… Ни во что и никогда не вмешиваемся, молчим и смотрим… Почему? Почему?"

– Ты о чем думаешь? – спросил режиссер.

– Она не согласилась, не пошла на сделку, а мы с тобой живем, – ответил сценарист. – Теперь я знаю, что нужно делать.

Ему хотелось пойти и сию же минуту отказаться от дальнейшей работы над фильмом, хотелось начать все сначала, писать серьезно. Казалось, все компромиссы, все мелкие хитрости его былой жизни смотрели ему в глаза и ждали, когда он примет решение.

– На сей раз возврата нет, – сказал сценарист. – Собирайся, едем на вокзал.

Режиссер испытующе взглянул на него, стараясь понять, серьезно он говорит или нет, потом взял наполненный бокал и стал внимательно рассматривать его на свет.

– Я понимаю тебя, – сказал он. – Но давай закончим этот фильм. Следующий будем делать так, как ты хочешь.

– Нет, – сказал сценарист. – От этого фильма нужно отказаться, он сочинен, следовательно, все в нем – ложь. Если уж начинать, то начинать сразу.

– Почему ты не сказал этого тогда, когда мы принимали у тебя сценарий? И вообще, зачем ты его написал? И зачем предложил? – резко спросил режиссер и залпом выпил бокал. – И вообще, что ты себе вообразил? Хочешь изменить мир? Думаешь тебе будут аплодировать? Дадут орден?.. Кто ты такой? Иван Вазов? Может, это ты написал "Под игом?"..