Наталья скачала цифровую информацию в компьютер и, первый раз за последние полтора часа непередаваемых волнений, вздохнула.

НУ И НРАВЫ!

Первый раз в жизни Наталья готовила такой широко-масштабный грабеж со взломом и страшно переживала. Бедной девушке казалось, что ее крамольные мысли густой сетью заполнили эфир на всех существующих частотах. Их прослушивают те, у кого есть радио, телефоны, кредитные карточки и законспирированные замочные скважины. И шушукаются за спиной, и делают свои противные выводы о моральном и иных непристойных обликах члена дружно-го трудового коллектива. Она еще ничего не украла, но уже согласна была явиться с повинной и понести заслу-женное наказание, справедливо полагая: если она и в мыс-лях готова к проступку, то в деле тем более драная курица надвое не посмотрела.

Совершать противоправные действия нелегко. Даже ес-ли ты не знаешь законов. Потому как есть законы, которые на бумаге пишут. С ними все понятно — они отражают сте-пень испорченности создающего их общества и зачастую переделываются под каждого нового правителя или окру-жающую его шайку олигаторов (гибрид из олигархов и крокодилов). Чтобы ни в чем не нарушать эти противоре-чащие человеческому естеству законы, надо не дышать, не ходить, не думать и уж конечно не говорить никому ни слова вслух. Лучше сразу взять и окончательно по-правдошному умереть. Так спокойней. Полежишь, пере-ждешь смутное время кавалерийских наскоков, в новом теле века через два народишься и, глядишь, повезло. На смену старой шайке управителей новая пришла, немного не временная, у которой есть время не только сейчас ско-рохватательно до запора нахвататься, а там хоть трава не расти. А есть время подумать: а что дети наши хватать бу-дут, если мы сами только хватаем, а ничего в заделе на бу-дущее не оставляем?

Ну и нравы…

Это как в сказке про Мужика, который собрал добрый урожай яровых и озимых, сидит на печи и размышляет.

— А вот и стал я стареньким, зиму надысь едва пережил, э-вон как скукожило. Знать нонешнюю уж ни за что ни про что не протяну. А и не буду землю пахать, не буду озимые сеять, даст Бог, помру поманеньку. В гроб с собой однова ничего не возьмешь.

Сказал и сделал. Вернее, делать не стал, укрылся попо-ной и весь ушел в неспешные думы.

А Бог прослышал про такие сумнительные речи и по-решил Мужика трухлявого жизнью долгою наказать. И дал ему еще четверть века. И стал Мужик со своей философи-ей самым наипоследним ненужным никому человеком: ни земле, ни детям своим, ни людям чужим. И даже Господу Богу.

" Помирать собирайся, а землю паши…"

Смотришь на Россию, и думаешь: похоже, господь Бог и ее наказал, как того Мужика, за крамольные мысли. И последние пять руководителей (если не считать двух тру-пов) были как раз по работе проделанной чистой воды временщиками.

Закон по большому счету только тогда становится зако-ном настоящим, когда он на душу ляжет, и ни уму, ни сердцу противности не принесет.

Есть такие законы.

Их в голове, на нервных клетках зубилом высекают, и не в один скоропалительный год, а сотнями лет трудов и убеждений.

Наталье было трудно решиться на грабеж. Во-первых, законы она чтила.

Но гораздо важнее было второе.

Воспитание.

Она еще не родилась на свет, а уже знала все десять божьих заповедей и производные от них. Из поколения в поколение как азбуку, как основу основ внушали членам семьи заросших мхом, в смысле — древних родом, лордов правила жизни. Быть примером для всех, быть над зако-ном, быть выше законов. Никакого поступка, не только пятнающего, но даже бросающего тень подозрения быть не должно. Так вот.

Ну и нравы у них!

О каком счастливом детстве может идти речь, когда, ох уж эти естественные потребности растущего организма! и пошалить нельзя, без разрешения с дерева яблоко сорвать непозволительно. В чужой огород за морковкой и огурчи-ком не залезь, из рогатки в стекло или в пролетающую пи-чугу не стрельни. А в юности? Ни подраться тебе, ни по-курить в подворотне. Да и самой подворотни в замках се-мейства Скрудж тоже не найти, — те, которые были, зало-жили камнями, а новые сейчас не строят, не модно.

Она помнит, как почти пять лет ходила в школу мимо велосипеда, который кто-то оставил возле булочной. И стоял он и днем, и ночью, и летом, и зимой, припорошен-ный снегом, пролитый дождем. Одинокий, забытый, боль-ной. И никто не решался даже переставить его с места на место без хозяйского соизволения. Пыль на мостовой про-тирали, боялись колесо неосторожным движением потре-вожить. Владелец ателье, что напротив, сжалился как-то, взял кисточку беличью, машинное масло и аккуратненько смазал все порыжевшие ржавчиной места. И все извинялся перед соседями, что не мог равнодушно смотреть, как ме-ханизма портится. А потом выяснилось, что хозяин попал в больницу и там умер. Наследники, оформив наследство, не нашли велосипеда в гараже и подумали, что старичка сдали на металлолом. Пять лет понадобилось, чтобы найти его и не удивиться, что он остался на том самом месте, с которого хозяина увезли на карете скорой помощи.

Ох, ну и нравы у них!

А в пансионате для благородных девиц как было? Ке-льи, шкафы, комоды не имели ни замков, ни запоров.

С молоком матери впитывалось: чужое брать нельзя, скрывать воспитанному человеку нечего, вся твоя жизнь проистекает на виду у многих. Ты должна знать это и быть готовой в любой момент отвечать за любые свои поступки и проступки. Ты — дочь древнего рода лордов, гордая лор-дочка, нет, лордесса-поэтесса, нет, лордушка-подушка. Одним словом, леди, как и все прочие бабы твоего древне-го рода.