Увидев своего сына, страшно закричала и завыла мать Стефана. Её пытались утешить, но безутешным было её горе — она металась, хрипела, брызгала слюной, и, в конце концов, её пришлось связать.

Эвана же привели к их правителю Дорванду, и там допросили. Усталый, измученный Эван повторил то, что он уже рассказывал.

Окружавшие его люди верили, что Эван со Стефаном побывали на тёмной половине мира, но вот в рассказы о летающем предмете — не верили. Они ведь были суеверными людьми, и больше всего полагались на небылицы, сочинённые предками. Поэтому седые, почтенные старцы решили, что в Эвана и Стефана вселились злые духи, которые, мол, обитали на тёмной стороне мира. Эти-то духи и погубили Стефана. Правда, не оговаривалось, каким именно способом они его погубили.

Решено было провести ритуал изгнания злых духов из Эвана. Ритуал продолжал долго, и был нудным и страшным. Над головой привязанного к столу мальчишки трясли какими-то звонкими побрякушками, лили на него холодное или горячее варево, обдавали зловонным густым дымом, от которого Эван кашлял и изгибался. Все это сопровождалось тягучими песнопениями.

Наконец, ритуал был завершён и Эван потерял сознание…

Старейшины и сам правитель Дорванд решили, что злые духи изгнаны из Эвана. Однако, всё равно было решено, что Эван ещё опасен, и за ним нужен надзор.

И отныне за Эваном следили…

Какой же унылой, мрачной стала его жизнь! Дома отец и мать на него косились, как на чужого, и даже есть и спать разрешали только во дворе. Завидев идущего по улице Эвана, люди шарахались от него. Все друзья-приятели, которые у него прежде были, сторонились Эвана, а пугливые девчонки даже убегали от него. А один раз, когда Эван попытался заговорить с ними, ребята начали кидать в него камни, крича:

— Не подходи! Убийца!

— Я никого не убивал! — отозвался Эван.

— Ты убил Стефана, когда в тебя вселился злой дух! — прозвучал ответ, и тут же тяжёлый булыжник ударил Эвана в переносицу.

Сглатывая кровь, Эван побежал к дому, в котором он родился, и в котором уже не ждали его родители…

Так и жил, и рос он — мрачным изгоем, за которым исподтяжка, издали следили — не проявится ли ещё раз дьявольская сущность. Но ничего зловещего Эван не делал, только, разве что, год от года становился более замкнутым.

Никто не общался с Эваном, никто не заглядывал в его душу, а, между тем, многое происходило в его душе. Эвана мучили кошмары. И часто, в час сна, он просыпался в поту, и с глухим стоном на устах. Эван глядел во всегда ясное, лазурное небо со всегда висящими в нём тёмными шарами неведомых миров, и хрипло дышал. Тщетно пытался избавиться от кошмарного виденья, но вновь и вновь видел окровавленное, изуродованное лицо своего друга Стефана. Иногда Эван задумывался — а, может, и правду говорят люди: может, в него, в Эвана, там на тёмной стороне мира вселился злой дух, и он убил своего лучшего друга?

Иногда от этих мыслей, да и от одиночества становилось так тошно, что Эван думал наложить на себя руки. Но всякий раз, в самые мрачные мгновенья, приходилось видение того далёкого мира, с дивной драгоценностью, которая сияла и переливалась необычайными цветами на границе тьмы и света.

Узнать бы, что она такое, и, быть может — она живая; может, с ней удастся поговорить? И был один путь к тем далёким, висящим в небе мирам. Надо было найти летающий предмет, который отскочил тогда на скалы, разобраться с его управлением, и…

Но каждый раз, доходя в мыслях до этого момента, Эван обхватывал руками голову, или сжимал кулаки. Вновь кошмаром являлся погибший друг Стефан, и терзала мысль, что этот предмет, погубивший Стефана, может погубить и его, Эвана…

Так, терзаемый противоречиями, воспоминаниями и неисполненными желаниями, Эван дожил до двадцати трёх лет. Теперь он был высоким, статным юношей с загорелой кожей, и с большими тёмными глазами. Отрастил он небольшую бородку и усы. Ходил чаще всего в тёмной одежде, без каких-либо украшений. Он отселился от родителей, да и от всего своего племени и жил теперь возле Окраинного поля.

За прошедшие годы люди убедились, что Эван безобиден, но его всё равно считали чудаком и сторонились его. Бывало так, что он целыми неделями ни с кем не разговаривал. Просто сидел и смотрел задумчивым, измученным взглядом на ограду, которая тянулась по границе окраинного поля. Часто он порывался уйти туда, но всё никак не решался. И не известно, сколько бы это ещё продолжалось, если бы ни один тяжёлый и даже трагический случай.

Пришло время сна, и Эван расположился на земле, под навесом, который он поставил прямо посреди небольшого и не очень аккуратного огорода. Юноша лежал с закрытыми глазами, в полудрёме, и всё никак не мог заснуть по настоящему…

И вот тогда он услышал шаги. Само по себе это было удивительно. Ведь уже несколько недель никто не приближался ни к его домику, ни к его огороду. Эван быстро, бесшумно перевернулся на живот, и увидел женские босые ноги, которые медленно шли среди грядок. А кому эти ноги принадлежат, Эван из-под навеса увидеть не мог. А если бы он увидел или догадался, то затаился бы, и, кто знает — быть может, остался бы незамеченным.

Но он уже начал вылезать. Хрипловатым, от долгого молчания, голосом говорил: