«Сколько из всего, что он сказал, правда?»

Герберт услышал требовательный голос друга. Вернее, почувствовал, а не услышал, потому что барабанные перепонки не участвовали в этом процессе. Слова будто зарождались в голове.

«Ну… он обрисовал ситуацию в общих чертах.»

«Не верю! Враки все это! Я сейчас… я его…. он от меня такую затрещину схлопочет!»

«Не вздумай!»

Пустая глазница револьвера по-прежнему в упор смотрела на юного вампира.

«Альфред, сейчас нам с ним не справится. Нужно выгадать время, подождать, пока ко мне вернутся силы. Я уж чувствую себя лучше. Значит, план такой — ступай с ним, продолжая выдавать себя за меня. Таким образом, в его глазах ты станешь более ценным экземпляром и он не причинит тебе вреда. А потом я найду тебя и…»

«Ага, аж два раза! Да ты совсем рехнулся, если думаешь, что я брошу тебя в таком состоянии или что выдам Эрика!»

«Ты сделаешь это, cheri. Если я прикажу, ты сделаешь.»

«Это ведь не-п-правда?» Он умудрялся заикаться даже в мыслях.

Герберт понял, что ему не обойтись без небольшой демонстрации. Но ведь это на благо Альфреда, верно? В первый и последний раз!

«Я желаю, чтобы ты не смог пошевелить пальцами на правой руке. Повинуйся мне, Альфред»

Юный вампир напрягся, но его растопыренные пальцы даже не дрогнули. Тогда он взглянул на них с усталой обреченностью, словно древнегреческая Дафна на свои деревенеющие конечности.

«Довольно.»

Пальцы конвульсивно сжались.

Глядя на понурого друга, Герберт подумал, что уплатил бы любую цену за возможность извиниться. Эх, если бы кто-нибудь умный, с красивым слогом написал текст, а виконту оставалось бы подмахнуть свою подпись! Потому что сам он не имел ни малейшего представления, что, ну что можно сказать в такой ситуации!

«Всю жизнь меня шпынял всяк кому не лень» — ни с того ни с сего начал Альфред. «Не то что бы я этого не заслуживал. Я такой неловкий, что даже каторжное ядро не могу в руках удержать, чтобы тут же не сломать. Но пусть бы со мной хоть раз поступили не по заслугам. Ну, знаешь как бывает — сидит человек в тюрьме, а ему объявляют помилование просто потому, что у короля окотилась любимая кошка и он на радостях устроил всеобщую амнистию. Вот я и сидел взаперти, пока не пришел ты со связкой ключей. Но оказалось, что меня лишь вывели в тюремный двор на прогулку, а потом перевели в другой каземат. Я думал, что за порогом смерти лежит свобода, а там опять оказалась неволя. Вот же гадство, ну прям как в жизни!»

«Ты привыкнешь, на самом деле, это нестрашно. Почти не ощущается. Обещаю, что больше никогда…»

«И вот еще что — когда мы только встретились, надо мной…ну это… довлела лицемерная мораль. Поэтому я ужас как испугался. Да и ты ухаживал за мной довольно странно. Но я еще никогда не видел никого прекрасней тебя! Ты был как принц из сказки. О, если б я стал таким же, если бы у меня была фарфоровая кожа и я мог передвигаться, не запинаясь о мебель! А потом, когда ты все таки сделал меня одним из немертвых, я вот чего не мог понять — тебе-то в том какая корысть? Еще в школе я насмотрелся на мальчишек, которые занимали первые скамейки в часовне и чьи карманы топорщились от денег. Даже если они заговаривали со мной — ну там чтобы я сгонял в лавку, купил табака — им было трудно сконцентрировать внимание. Они всегда смотрели сквозь меня. Но ты, Герберт, самый богатый и родовитый из всех, кого я знаю, почему все это время ты возился со мной? Я тебе как игрушка, да? И… и что со мной будет, когда ты наиграешься?»

«Не говори так, милый. Я люблю тебя.»

«Я тоже люблю вас, хозяин. Поэтому выполню приказ по доброй воле. Вам не придется принуждать меня или наказывать за непослушание. Я ведь знаю, что это разобьет вам сердце.»

Теперь все было настолько плохо, что появилась даже причина для радости — раз гадости достигли апогея, дальше жизнь могла только улучшаться.

Прервав мысленный диалог, Альфред обратился к ламиеологу.

— Я согласен, доктор Сьюард. Пожалуйста, не причиняйте моему созданию вреда. Мне, конечно, и дела нет до этой бестолочи, но авось еще пригодится. Для каких-нибудь мелких поручений. На большее Альфред все равно не способен.

— Вот и чудесно!

— Но рано или поздно вы убьете нас обоих, — вздохнул вампир.

— Убьем? Помилуйте, откуда у вас такие мрачные мысли? Это все равно что поймать чудом уцелевшего дронта и пустить его на бульон. О нет, вы послужите интересам науки. Не смотрите так, мы же не вивисекторы. Начнем всего-навсего с полного френологического обследования — давно пора узнать, какие именно шишки на голове отвечают за злодейство, а в вашем случае еще и за половую распущенность.

Из саквояжа тут же появился предмет, отдаленно напоминавший щипцы с закругленными концами. Кажется, по-английский эта штука зовется callipers и используется для измерения головы, причем концы вставляются в уши для более точного результата. Вот только на металл доктор Сьюард не поскупился.

— Но это же серебро, — Альфред не сводил взгляда с щипцов, сиявших опасным светом.

— Оно самое, — кивнул англичанин, — не можем же мы предложить столь важным особам презренную сталь.

Нет, он не разревется перед этими смертными, поклялся Герберт фон Кролок. Не заслужили они такого подарка. Но слезы глухи к доводам рассудка.

На счастье внимание Сьюарда отвлек шелест бумаги. В дверном проходе стояла Сара, держа в руках высокую кипу вопросников. Осознав свою бесполезность, листки соскользнули, словно пласт снега с горной вершины, и лавиной обрушились на пол, укрыв ноги девушки почти до колен. Казалось, она стоит в сугробе. В подтверждение этой метафоры, Сара задрожала.