Одно лицо особенно ярко всплыло перед внутренним взором — бабушка сорванца. Она не была бедной и вполне могла прокормить единственного внука, но вместо этого назвала его ублюдком и выбросила за порог как щенка. Как же сильна была ненависть. Колдун сделал глоток из кубка с этим чувством, который подействовал как обезболивающее, но даже это не способно излечить его теперь.

Слуги сделали правильный выбор, мальчик продолжит дело всей его жизни и отомстит обидчикам. Сила его будет расти, щедро сдобренная ненавистью, обидой, болью. Он поддержит ее кровью своих врагов.

Колдун заорал так громко, что у мальчонки на несколько часов пропал слух. Маленький, дрожащий, как побитый щенок, он смотрел на это почти сгнившее тело, которое пожирали черви, и испытывал сильнейшее отвращение. Потом вдруг почувствовал, как через руку колдуна, на которой почти не осталось кожи, в него входит что-то ледяное, пробираясь в вены.

Он не может шевельнуться, холод сковал тело крепкими оковами. "Вот бы сейчас согреться, — думает ребенок, — мама могла бы взять меня на ручки, завернув в теплое одеяло, и спеть колыбельную. От этого станет теплее".

Но мамы нет, она бросила его. И отец тоже ушел. Осталась бабушка. Тоненькие, грязные ручки тянутся к улыбающейся женщине, которая вдруг ударяет по ним тряпкой и захлопывает дверь перед самым носом.

"Ублюдок! Нагулянный щенок!" — слова больно впиваются в самое сердце. Только он не виноват, что его бросили. Он не хотел, чтобы родители умирали.

Холод уже пробирает до костей, превращая их в ледышки, и подкрадывается к сердцу. Оно горячее и может сопротивляться. Сердце обдает лед жаром, и тот отступает, но лишь для того, чтобы напасть снова.

Удар!

Сердце не сдается, оно работает сильнее и холод не может подойти близко.

Снова крик колдуна.

Сердце остановилось на мгновенье, словно задумалось.

Холод ледяными пальцами касается его. Тук… Тук… Тук…

Оказывается, это совсем не страшно. Тук… Тук…

Прохладная ладонь ласкает горячее сердце и обнимает его. Тук…

Оно уже не сопротивляется. Холод — это хорошо. Оно устало бороться. Оно хочет спать.

Острые когти впиваются в сердце, впуская лед внутрь. Крик мальчика и колдуна сливается в один протяжный вой. Боль отступает. Колдун больше не дышит. У развалившейся лежанки сидит взрослый парень с черными, как ночь, глазами и крепко прижимает к груди обглоданную червями руку — все, что осталось от колдуна.

В голове звучали голоса, которые он пока не научился понимать, но одно уяснил четко — с прежней жизнью покончено. Теперь он стоял на стороне зла, в его руках огромная Сила, и ее уж точно никто не отнимет.

Жизнь заиграла новыми красками, и хотя все они были не более чем оттенком черного, это совсем не огорчало, скорее, напоминало счастье. Сначала Кайри испугался почти забытого чувства, не так уж и много его было в такой короткой, но странной жизни. Он стал упиваться этим ощущением эйфории и величия, а потом в сердце постучала месть. Пришло время расквитаться с врагами. Они обязаны заплатить собственной кровью за каждую хрустальную слезинку ребенка. Пощады не будет! Не сейчас! Никогда!

Покосившийся домик на самом краю деревни. Из трубы валит дым, а значит, топят печь. Там тепло и сытно, но ему не нашлось места в этом уютном жилище. Месть.

Кайри осторожно стучит в дверь, и сердце бешено стучит, оно еще не готово измениться, оно еще чувствует.

Немолодая, но еще довольно крепкая женщина стоит на пороге и щурится, всматриваясь в лицо незнакомца. Она готова поклясться, что где-то видела эти глаза, это блуждающую улыбку, но не может вспомнить.

— Что надо? — нелюбезно спрашивает она.

— Пусти на ночлег, хозяйка, — улыбается гость, — я заплачу.

Одно мгновение на раздумье, и вот уже гость сидит на жесткой скамье, а на столе перед ним кринка подкисшего молока и краюха черствого хлеба — вот и все гостеприимство. В какой-то момент Кайри хочет сбежать, он не готов, да и бабка, как оказалось, не его ненавидела, она не любит вообще никого. Только деньги греют ее мелкую душонку.

Видя, что постоялец не притронулся к угощению, женщина сгребает снедь со стола и снова прячет. Смотрит на своего гостя, словно хочет спросить что-то, да язык не поворачивается. Ноги каменными столбами вросли в пол, руки безвольными плетьми повисли вдоль тела.

— Спасибо тебе, хозяюшка, за хлеб-соль, да некогда мне засиживаться, пора в дорогу.

"А чего заходил-то?" — хочет спросить она, да не получается, словно бесы рот зашили.

— Пришло время расплатиться за постой, — Кайри кладет на лоб женщине ладонь, из-под которой тут же валит густой черный дым.

Несчастная мычит, дергается, но даже рукой пошевелить не может, чтобы оттолкнуть злодея. Слезы горячими ручейками текут у нее по щекам, скулы подрагивают, ей очень больно. Парень улыбается и меняется на глазах, превращаясь снова в деревенского мальчонку с русыми волосиками и румяными щечками.