Шрифт:
Если так, он получил то, чего хотел! Его «эго» может успокоиться — она не сумела сказать «нет», расплавилась, как медиа горячей ложке!
Беспокойство не оставляло. Она ходила — скорее металась — по комнате, потом приняла горячий душ.
После душа так и не стало ясно, почему Никос Теакис имеет над ней такую власть, но это уже неважно.
Потому что отныне она всеми способами будет следить за тем, чтобы не оставаться с ним наедине. Если потребуется, будет врать, изворачиваться — но это защитит ее.
Трусливое решение. Да. Но оно позволит ей быть с Ари!
А сейчас надо написать письма в Лондон, открытки у нее есть. Это занятие поможет ей — напомнит, что есть мир за пределами Соспириса, мир, который составляет большую часть ее реальной жизни.
Она не пойдет на чай в детскую. Ари сегодня играл с приятелем из Махоса, он не заметит отсутствия тети. Для остальных она уже сослалась на мигрень. Можно остаться в комнате. Спрятаться.
Укрепиться в своем решении. Возвести внутренние барьеры.
И молиться, чтобы они выстояли.
Никоc шел по коридору в настроении радостного ожидания. Придя сегодня на предобеденный коктейль, он неожиданно узнал, что из-за мигрени Энн осталась у себя. Черт побери, вероятно, слишком буквально она поняла его слова о соблюдении приличий. Поэтому, сославшись на срочные дела, он постарался уйти сразу после обеда и направился в комнату Энн.
Подойдя к двери и коротко постучав, он сразу же вошел. Он уже тосковал по ней, казалось, пляжный домик — далекое прошлое.
Она лежала в постели, просматривая английский лингвистический журнал.
— Добрый день, Энн, — по-гречески поздоровался он, входя в комнату.
Журнал упал как камень. На ее лице был явный шок. Никос подошел и сел на кровать.
— Прости, что заставил себя ждать. Но я работал и только что узнал, что ты здесь. Извини меня, — он протянул руку к ее лицу — очень хотелось погладить кожу.
Она дернулась, как от удара током. Никоc улыбнулся. Такая реакция на него — хорошо.
Она заговорила, как будто его прикосновение что-то в ней включило:
— С какой стати вы здесь? — Голос звучал хрипло.
— Я был очень осторожен, все прилично, не волнуйся, — он тихонько смеялся.
— Прилично, — слово в ее устах прозвучало почти как брань.
— У мамы свои понятия о приличиях, я не хочу их нарушать, хоть это и вызывает трудности.
Было не слишком приятно говорить это, но ведь в конечном счете именно ради матери он делает Энн Тернер своей любовницей — чтобы убрать эти хищные коготки подальше от денег семьи Теакис.
— Вызывает трудности, — глухо повторила она, глядя на него с непонятным выражением.
— Энн, сейчас иначе невозможно, но после свадьбы Тины я увезу тебя в Афины и…
— Меня в Афины?
Это начинало раздражать Никоса. Зачем она все повторяет?
— Сначала в Афины, потом куда захочешь, но я должен работать. Как-нибудь совмещу с…
Он так и не закончил фразу.
Ее лицо, казалось, закрылось. Как закрывается дверь, оставляя тебя снаружи. Совершенно определенно снаружи.
— Я с вами никуда не собираюсь. У меня с вами не будет никаких любовных интрижек. Уходите. Сейчас же!
— Энн, достаточно, — сверкнул глазами Никос. — Сегодня фарс уже был. Я не люблю спектаклей. Особенно повторяющихся. Нам и так пока трудно бывать вместе, давай не тратить драгоценное время на ритуальную демонстрацию слова «нет». Так…
Он смолк на полуслове, потому что Энн вскочила с другой стороны кровати. Лампа освещала сзади ее фигуру в ночной рубашке. Через прозрачную ткань он видел контуры прелестного тела. Боже! Как она прекрасна! Его тело среагировало мгновенно. Он хотел ее, жаждал, изголодался по ней, не мог больше ждать…
— Энн, — порывисто двинулся он к ней, обходя кровать и уже чувствуя ее в своих руках.
Но, не веря самому себе, увидел, как, коротко вскрикнув, она метнулась в ванную, и услышал щелчок замка. Затем стало тихо.
Он стоял и тупо смотрел на дверь, ощущая гнев и злость. Гнев и недоумение.
Потом, как зомби, вышел из комнаты.
Не веря в то, что сейчас произошло.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Ари, родной, как замечательно!