Кто-то тронул меня за локоть — это был Черт. Удивительно, необъяснимо! То, о чем я сорок минут назад мечтала, как о великом чуде, свершилось.

— Я провожу, — буркнул он. — Могут обуть***.

Высокий, стройный, мужественный, смелый, он шел рядом, то и дело касаясь моей руки, плеча. Но почему мне почудилось, что он спасает не меня, а сам спасается?

Мы стремительно влетели в пустое метро, на чистый, как осенняя утренняя дорога, эскалатор.

За нами протопала команда с несгибаемой Эльзой во главе. Когда я на мгновение оглянулась на наших с Чертом преследователей, мне почудилось: черные волосы Эльзы похожи не на облако, а на грозовую тучу со вспыхивающими в ней злыми, резкими молниями...

Чушь, чушь и бред!.. Моя мама с того момента, как мне стали нравиться мальчики, боялась, что я вступлю с кем-нибудь в интимные отношения: резко, быстро, легко, в животном, плотском восторге. Бедная мама! Будто это так просто, будто человек — существо без мыслей, сомнений и сложнейших желаний. Теперь-то я, взрослая, знаю, как нелегко и страшно остаться с кем-либо наедине, вести прерывающиеся поцелуями запутанные разговоры и тысячу раз сомневаться во всем: в себе, в нем, в необходимости свидания, и миллион раз в тоске ощущать: ухожу, убегаю от привычного бытия, тебя как бы утягивает адская сила из радужной, мыльной детской страны... А потом вдруг в самый последний, бездонный, как черная дыра, момент все-все переиначить, решить наоборот, вырваться из мозаики сильных ощущений и остаться свободной, прежней и — несчастной…

Светка Павлова не только дала мне ключ от родительской дачи, но и подробно, долго, нудно рассказала, где что лежит, что можно трогать, а что нельзя, куда разрешается мне и Черту заглядывать, а куда нет... В конце своего нравоучительного диалога Светка предложила:

— Давай договоримся. Я приеду на дачу на следующий день, часиков в одиннадцать, и, если у вас ЭТО произойдет, ты поставь на стол на веранде пустую молочную бутылку, а керамическую вазу со стола убери на буфет. Ладно? А то я умру от любопытства.

Господи, она уже распоряжалась мною, как собой! Корова. Хорошо, что потребовала молочную бутылку поставить, а не цинковое ведро с дождевой водой.

Я пообещала любопытной Светке выполнить все ее предписания. И Светка то ли совсем прониклась к моей тяжелой бабьей доле, то ли почувствовала себя в роли сватьи, провожающей девушку в главный жизненный путь, — предложила мне надеть серебристое английское платье.

— Мать, оно интригует, манит. Вот увидишь, с этим платьем проблем не будет. Расстегивается вот здесь...

По поводу платья я тоже получила полный и подробный инструктаж. Вообще у меня было ощущение, что я не платье примериваю, а еще теплую шкуру, только что снятую с живого существа.

Ну, вот и все заботы... Перед выпускным балом я спрятала поглубже кремовое крепдешиновое платье, сшитое мамой специально для выпускного вечера, натянула интригующее английское платье, принадлежащее Светке Павловой, схватила коричневую сумку, бросив туда пару яблок, влезла в новые твердые, дорогие туфли (сорок рэ) и помчалась на вокзал, где ждал Черт.

На дачу мы приехали часам к восьми, в пепельные ласковые сумерки. Черт всю дорогу по лесу и поселку шел в двух — трех метрах от меня, молчал, много курил, и мне показалось, что у него еле заметно дрожат руки.

Светкин дом я открыла легко — ведь пару раз с ней и ее родителями бывала здесь; и довольно ловко двигалась по комнатам и веранде — как в своей собственной даче.

Черт тут же плюхнулся на старый, уютный диван, стоящий как раз рядом с тем самым столом, на который я должна буду водрузить глупую молочную пустую бутылку. Черт вытянул длинные ноги, снова закурил и уставился на меня немигающими, глубокими глазами. «Хорошо иметь черные глаза, — вдруг ни к тому, ни к сему подумала я, — не видно оттенков».

— Есть хочу, — сообщил Черт.

— Я тоже, — поддержала я его.

И начала тут же что-то стряпать, подогревать, резать. Вся эта возня с приготовлением и ужином заняла у нас часа два.

Потом, когда совсем стемнело и над дачным поселком эхом пронеслись собачьи голоса и начали посвистывать близко-близко в траве у дома цикады, Черт взял меня за руку и притянул к себе.

Мы целовались почти целый час, молча, упорно, а я все это время дрожала, как осенний лист.

Потом Черт вдруг что-то почуял, отстранился от меня и спросил:

— У тебя кто-нибудь был, Командирша?

— А у тебя? — пролепетала я.

— Естественно. В последний раз рыжая одна. Раза три встречались. А потом она заявилась ко мне домой и потребовала, чтобы я на ней женился.

До сих пор не пойму: зачем Черт говорил мне о какой-то рыжей? То ли не хотел, чтобы я повторила ее действия, то ли сообщал мне, что имеет некоторый опыт в интимных делах? Не знаю...

— А если я к тебе заявлюсь, как рыжая? — спросила я.

— Попробуй, — улыбнулся Черт в уже кромешной темноте и принялся шарить по интригующему серебристому платью — искал застежку.