— О любимая и дражайшая супруга моя! Сколь злополучной и краткой была наша разлука! Тщетно отговаривал я вас от этого горестного и скорбного для меня путешествия — вы потеряли жизнь, а я счастье и покой!

Бывшие с ним гранды утешали его, как могли, а капитан корабля посоветовал, чтобы его величество распорядился не мешкая бросить тело королевы, раз уж она мертва, в море, — а то как бы снова не началось волнение и не подвергся опасности флот. Король, найдя совет разумным, приказал соорудить для королевы гроб и надежно его просмолить. Положили ее туда в роскошных одеждах, с золотой короной на голове, и король приказал еще: на тот случай, ежели гроб прибьет к берегу, чтобы на него обратили внимание, сделать в нем против лица покойницы двойную решетку, на которую он положил тысячу золотых дукатов и свинцовую пластинку с надписью: «Кто найдет сие тело, пусть возьмет себе в награду пятьсот дукатов, а остальные употребит на погребение тела со всеми почестями и пышностью, подобающими королеве».

Опустили гроб в море, и поплыл он по воле волн морских, и принесли они его в провинцию Эфес; а там как раз несколько лекарей из города вышли на берег поискать целебных трав и заметили, что к берегу прибило гроб. Подошли они поближе, вытащили гроб из воды и, увидав сквозь решетку столь дивное богатство, весьма изумились. Решили они отнести гроб в женский монастырь [317] , что был неподалеку. Принесли, оторвали крышку, прочли надпись на пластинке, и тут самый опытный и знающий из лекарей, пощупав пульс, понял, что женщина вовсе не мертва. Он распорядился поскорее вынуть ее из гроба и уложить на ковер, затем поставили рядом с нею жаровни с углями, чтобы жилы ее согрелись и наполнились кровью, дающей силу жизненным духам. Как скоро все это исполнили, лекарь велел переложить женщину на мягкую постель и снять с нее роскошные одежды; голую, как мать родила, принялся он натирать ее разогретыми мазями, целебными маслами и благовониями. Прошло немного времени, и к королеве стала возвращаться жизнь — она приоткрыла глаза, огляделась вокруг и, обращаясь к растиравшему ее лекарю, молвила:

— Отвечай, дерзкий, кто позволил тебе прикасаться к моей царственной особе? Ты достоин самой жестокой казни!

— Напротив, ваше величество, — отвечал лекарь, — я достоин благодарности, ибо возвратил вашему королевскому величеству жизнь.

Тут настоятельница и монахини, стоявшие у ложа, принялись ее успокаивать, дали поесть разных яств, которые были загодя наготовлены, и поведали, каким образом нашли ее лекари на берегу морском, да показали пластинку, чтобы королева прочла надпись. Тотчас она велела отсчитать лекарям пятьсот дукатов, а остальные деньги пожаловала монастырю и распорядилась спрятать и хранить ее роскошное платье и королевскую корону, ибо решила она, коль монахини не будут возражать, остаться здесь и жить, как они, до тех пор, покуда богу не будет угодно открыть супругу ее местопребывание. Волю ее монахини исполнили, от души благодаря за намерение остаться в их обители, и сказали, что будут почитать ее своей госпожой и покровительницей монастыря.

Между тем король Аполлоний продолжал свой путь и вскоре стал на якорь в порту Тарса; не желая пышной встречи, он не объявил о своем приезде и в большой тайне препоручил Гелиату, свою дочь на воспитание, оставив при ней кормилицу, жену рыбака, и много денег и драгоценностей, чтобы девочку учили грамоте и музыке, а имя ей дал Политания; после этого он возвратился на корабль и в считанные дни достиг Антиохии, где ему, разумеется, как новому владыке и повелителю королевства устроили торжественную и праздничную встречу. Затем состоялась коронация, и Аполлонию передали все достояние и казну короля Антиоха и королевны Сафиреи. И пришлось ему пробыть в Антиохии двенадцать лет, покамест он управился со всеми делами, — вершил правосудие, осматривал крепости и наводил порядок в государстве, приумножая в то же время свое войско, собирая корабли да галеры, чтобы пойти по морю и по суше отвоевывать Тир.

А пока Аполлоний всем этим занимался, Политания подрастала; ходила она в простой одежде, и смотрела за ней кормилица, честнейшая и добрейшая женщина во всем Тарсе. Девочка поражала всех своей сметливостью на уроках грамоты и музыки, которым обучалась вместе с Лусиной, дочерью Гелиата, в присутствии его жены Дионисии. И поскольку обе девочки воспитывались вместе, все в городе полагали, что они сестры, и сами они так думали. Кормилица все дожидалась вестей от короля Аполлония и, когда прошло уже столько лет, вообразила, что он умер, и от одной этой мысли тяжко занемогла. Видит она, что смерть близка, и призвала она к себе Политанию, чтобы благословить ее и проститься. Поцеловав девочку в щеку раз и другой, она, заливаясь слезами, молвила:

— Слушай внимательно мои слова, любезная дочь моя Политания, и сохрани их в сердце своем. Скажи, как ты думаешь, кто твои отец и мать?

— Кто же мой отец, — отвечала девочка, — как не Гелиат, и мать, как не Дионисия, которых я до нынешнего дня слушалась и почитала?

— Ах, дочка, все это не так, — с глубоким вздохом сказала кормилица. — Знай, твой отец — король Аполлоний, а мать — Сильвания, дочь короля Пентаполитании, почему и дали тебе такое имя. Мать твоя, родив тебя, умерла на корабле, и положили ее в гроб со многими драгоценностями и бросили в море, а отец твой по пути остановился здесь, а затем направился с огромным флотом отвоевывать свое княжество Тир, и тому минуло уже целых двенадцать лет; нас же с тобою он поручил почтенному сенатору Гелиату, под чьим кровом мы жили до нынешнего дня. Все это я открываю тебе, дочь моя, чтобы ты знала, какого высокого ты рода, и помнила: ежели после смерти моей приключится с тобой какая беда, ежели кто вздумает унизить тебя или оскорбить, бегом беги на площадь, где стоит дивная статуя из позолоченного мрамора, — то изображение отца твоего, поставленное сенаторами сего города за оказанную его жителям помощь. Ты обними статую и кричи: «Слушайте, люди, я — дочь того, кого изображает эта статуя!» Тогда здешние граждане, помня благодеяние твоего отца, все непременно окажут тебе защиту.

Договорив последнее слово, кормилица отдала богу душу. Политания пролила реки слез из лазурных своих очей, покойницу похоронили с почестями, могилу богато украсили, и Политания каждый день посещала ее, принося дары и пожертвования.

Красота девочки, приятность ее нрава и речей снискали похвалы некоторых знатных горожанок, а Лусину не так любили, отчего Дионисия воспылала против Политании злобой столь ярой, что не знала покоя ни днем, ни ночью, все думала, как бы ее извести. И вот надумала она такое: когда Гелиат однажды отлучился из города, позвала она утром одного из своих рабов по имени Удавка, завела его в свою спальню и сказала:

— Слушай, Удавка, как пойдешь с Политанией на могилу ее кормилицы, будете вы проходить по мосту, и ежели ты там толкнешь ее посильней, чтоб она свалилась в реку и утонула, даю слово и клянусь отпустить тебя на волю.

Раб обещал исполнить приказ и ушел. Лусина же еще не вставала и, хотя мать и раб беседовали шепотом, слышала весь разговор; потихоньку поднявшись, она побежала к Политании, которую крепко любила, и все рассказала подруге, умоляя не выдавать, кто ей этот сговор открыл, и не выходить из дому, коли хочет сохранить жизнь. Поняла Политания по рассказу Лусины, что Дионисия ее ненавидит и что ничего хорошего ждать ей не приходится, и решила воспользоваться советом кормилицы. Выйдя из дому вместе с рабом, она, когда по пути к мосту они оказались на площади и поравнялись со статуей ее отца, обняла статую и закричала: