Я как раз открылся, Ян с легкостью следовал за мной, его «спитфайр» превосходил мой по своим техническим характеристикам. Немец все еще не выказывал никаких признаков тревоги — вероятно думая, что на такой высоте он в полной безопасности. Началось второе действие. Тяжелая зенитная артиллерия открыла огонь, но черные клубы дыма были значительно ниже белого следа.

41 000 футов! Холод действительно становился устрашающим, и я открыл кислород на полную силу. Благодаря герметизированной кабине боль была терпимой. В дальнейшем наши выхлопные газы оставляли белый след, который растягивался и расширялся за нами, словно после продвижения корабля. Солнце было позади нас.

Немец сейчас шел к нам. Либо он увидел нас и пытался пройти до того, как мы успеем перехватить его, либо просто завершил свою задачу.

Наши особые двигатели красиво вели нас, а удлиненные крылья хорошо поддерживали нас в раз-ряженном воздухе. Ян шел параллельно со мной, где-то на расстоянии 900 ярдов от меня, мы поднялись еще на 2000 футов, которые перенесли нас приблизительно на 1000 футов выше нашей намеченной жертвы, которая находилась от нас в двух милях и быстро приближалась.

Он, должно быть, совершенно слепой.

— Ян, готов атаковать?

— Да.

Он увидел нас, но слишком поздно. Мы пошли на него. К нашему удивлению, это был «Мессершмит-109G», оснащенный двумя плоскими дополнительными баками под крыльями. Он сверкал, словно новая монета, и был замаскирован в бледно-серый цвет сверху и небесно-голубой — снизу. На нем не было знаков государственной принадлежности.

Вначале он пошел влево, но там был Ян, движущийся к нему. Затем он повернул обратно, увидел меня и грациозным непрекращающимся движением сделал крутой вираж, плавно перевернулся на спину и пикировал вертикально в надежде поразить нас.

Мы последовали за ним без колебаний. Он пикировал прямо к серому морю, которое выглядело замерзшим, без единой складки. Он был на полмили впереди нас, с баками, все еще прикрепленными к его крыльям. Скорость головокружительно увеличивалась. На таких высотах следует быть осторожным, потому что скоро вы достигаете скорости звука, а потом берегись! Существует большой риск повиснуть на парашюте в кальсонах скорее, чем требуется время для описания этого.

Немец использовал свое ускорение на полную мощь и держал инициативу. На высоте 27 000 футов мой индикатор AS показывал 440 миль в час, то есть настоящая скорость 600 миль в час! Я обеими руками держал ручку управления и со всей силы надавил на органы управления, чтобы удержать самолет на прямой линии. Малейшее отклонение сдавило бы крылья. Я чувствовал, что мой «спитфайр» все равно прыгал, и я видел, что краска на крыльях лопалась, в то время как двигатель начинал набирать скорость.

Механизмы управления не работали. Мы все еще снижались — 15 000 футов: Ян прошел мимо меня; 10 000 футов: Ян был на 200 ярдов впереди меня и на 600 — от немца. Он открыл огонь — лишь короткую очередь. Неожиданно «мессершмит» треснул пополам, словно папиросная бумага, и взорвался, словно граната. Одно крыло отлетело в сторону, двигатель и половина фюзеляжа падали, словно торпеды, в то время как обломки самолета разлетелись, развеваясь, во всех направлениях. Один из баков падал спиралью, оставляя позади себя след горящих паров бензина.

8000 футов. Я должен выпрямиться. Я нажал на ручку управления, нежно, но твердо. В плотной атмосфере среагировали рули высоты, и я увидел, что горизонт начал проходить под носом моего самолета — но там было уже море! Недолго я видел монолитную глыбу на высоте 40 000 футов — по надвигающая зеленая масса, окаймленная пеной, неслась на меня.

Я снова надавил на ручку управления — не помогло, и я понял, что у меня не получится выровнять самолет вовремя. Затем, рискнув, я полностью развернул триммер назад, чтобы обеспечить горизонтальный полет. Сразу же пелена крови застлала мне глаза, я ощутил, что моя спина и кости скручивались, кишки разрывались, щеки подтянулись к глазным впадинам, пальцы рук вырывали глаза. Все потемнело. Весь самолет заскрипел и застонал.

Когда я снова открыл глаза, стремительный толчок отнес меня вверх на 13 000 футов. Из моих ноздрей текли теплые струйки крови, которые капали на шелковые перчатки. Голова плыла. Я едва слышал в наушниках голос начальника ПВО района, но центробежная сила повредила мембраны в моем радио, и я не мог разобрать, что он говорил.

Я был один в небе и нигде не мог найти Яна. Внизу ветром уносило огромное радужное пятно масла и бензина и клуб дыма, указывая на гибель «мессершмита».

Я взял курс на острова, которые я видел на горизонте, и вскоре увидел Скапа-Флоу с его баллонами, сияющими, словно ниточка жемчуга. На меня накатились волны тошноты, и я летел инстинктивно. Лишь мысль о нашей встрече, когда мы приземлимся, немного оживила меня. Как только я коснулся земли, мне показалось, что по радио я услышал Яна. Это подтвердило, что он, слава богу, был в порядке. Я приземлился с ветром и машинально вырулил к месту рассредоточения, у меня не было даже сил помочь механикам открутить мою кабину. Сатерленд, предупрежденный управлением, был уже там с начальником разведывательного отдела. Они тут же сообщили мне, что Ян вернулся живым и невредимым. Он приземлился на «брюхе» на поле в Стронсейе, так как его самолет был поврежден обломками немецкого самолета. Итак, все было в порядке, и этот успех шумно отмечали в столовой.