–  А ум, стало быть, располагается в мозге?
– сурово спросил Дхармакирти.

–  Да, по-моему, так оно и есть.

–  А почему не в руке?
– спросил он, резко схватив обеими руками мое запястье. Ну и силища!

–  Ну, может, и в руке… - ответил я, теряя уверенность.

–  Ты разве не чувствуешь мои пальцы?
– Его хватка становилась все сильнее.

–  Еще как чувствую!

–  Значит, ты осознаешь и чувствуешь рукой?

–  Да-да, осознаю и чувствую, и вообще пусти, мне больно.

–  Итак, твое сознание распространяется и в руку?

–  Да, - ответил я, начиная вновь обретать уверенность.

–  Значит, и твой ум распространяется в руку?

–  Ну да, мой ум, мое сознание распространяются по всему-всему телу, до самого края кожного покрова.

–  Итак, мы можем сказать, что твой ум располагается повсеместно в пределах твоей кожи?

–  Да-да, мы можем так сказать.

–  А дальше, за эти пределы?
– И снова в обращенных ко мне глазах сверкнула сталь.

–  Нет-нет, дальше никак - я не могу чувствовать дальше кончиков своих пальцев. У меня нет сознания за пределами моего физического тела.

–  Значит, ты и помыслить не можешь, о… об этой мягкой травке под чинарой у фонтана?
– спросил он, заговорщически подмигнув, как будто знал, как часто я вспоминаю это ложе любви.

–  Ну, конечно, могу.

–  Итак, мы можем сказать, что ум распространяется и туда, за пределы кончиков твоих пальцев, по всему этому Саду?

–  Да-да, мы можем так сказать.

–  Значит, на самом деле наш ум - невыразимый и дальнобойный - может выходить далеко за пределы физического тела?

–  Может.

–  Кроме того, он сильно отличается от тела - может летать на огромные расстояния, может мыслить об иных мирах, расположенных намного дальше этих звезд, что глядят сейчас на нас сверху. Так?

–  Так.

–  Да и вообще ум - эта хрустальная птица - не имеет почти ничего общего с телом. Он не ограничивается этой тугой плотью и костями, его нельзя потрогать, на него не наступить, его нельзя ни увидеть, ни разрезать, ни взвесить, ни еще как-либо измерить. Правильно?

–  Да, все правильно.

–  Так как же ты можешь говорить, что ум - это мозг, или что он ограничен мозгом, или что он располагается в мозгу, если он может летать, куда ему вздумается, в такие места, где его и найти потом никак нельзя?

Я почувствовал себя еще более стесненно и не в последнюю очередь оттого, что он уже не только полностью сдавил мою руку в своих сильных ладонях, но и все крепче прижимал к своей груди, по мере того как усиливалась его аргументация.

–  Я не говорил, что ум есть мозг, я говорил, что ум пребывает в мозге.

–  То есть ум и мозг взаимосвязаны, причем ум пребывает где-то в районе мозга, а если точнее - вокруг всего тела?

–  Да, так и есть.

–  А ты согласен с тем, что если две вещи взаимосвязаны, то это означает, что это разные, обособленные вещи?

–  Точно так. Если две вещи взаимосвязаны, то это непременно две разные вещи. Это не то что любой монах - любой послушник знает.

–  Итак, несмотря на то что ум и тело, пусть и взаимосвязанные между собой, есть две полностью различные вещи, совершенно разные штуковины. Согласен?

–  Согласен.

–  А теперь позволь спросить тебя еще кое-что, - сказал он, и его поза изменилась. Он продолжал сжимать мою руку, но слегка выставил левую ногу вперед в мою сторону. Приходилось ожидать самых мощных доводов, ибо это была та самая - почти боксерская - стойка участников философских дебатов в Древней Индии, приняв которую они обрушивали на оппонентов свои зубодробительные аргументы. Видимо, стоя боком к противнику, они инстинктивно пытались оставить ему меньше площади тела для ответных ударов.

–  Как ты думаешь, тело изменяется?

–  Еще бы! Люди стареют, и тело стареет, лицо покрывается морщинами, мышцы теряют силу, волосы седеют и все такое.

–  А почему тело меняется?

–  Ну, это прописные истины, это любой послушник знает. Причин много, но главная состоит в том, что меняются причины, обусловливающие тело. А раз меняются причины, то меняется и результат. Раз истощается энергия, которая произвела это тело, то и само тело изнашивается, во всяком случае должно изнашиваться.