С этими словами он высвободил одну руку, протянул ее вперед и, мягко коснувшись моей головы, провел пальцем линию от макушки через лоб к точке между бровями. От этого его прикосновения я ощутил необычайное облегчение, чувство блаженного избавления от какой-то великой печали, а кожа на лбу расслабилась так, как еще никогда не расслаблялась с тех пор, как зависть, чьей жертвой я стал еще в младенчестве, впервые пропахала там глубокую борозду. В этот момент я смог отчетливо представить, как проведу остаток моих дней без зависти, как много времени это сэкономит, как много ограниченного пространства моего ума освободится для других, гораздо более светлых и радостных мыслей. Я почувствовал, как будто меня выпустили из какого-то душного чулана в огромную сверкающую огнями позолоченную залу, предназначенную лишь для изящных и веселых танцев.

–  А теперь представь, - его лицо все больше расплывалось в улыбке, - что ты полностью понял наиглавнейшие силы, лежащие в основе самой реальности, а значит, в совершенстве научился получать от жизни все, чего тебе хочется, доставать любые вещи, каких бы тебе только ни захотелось. Тебе больше никогда не нужно будет слепо сражаться за то, чтобы достигать и удерживать желаемое, а достаточно будет просто с пониманием и удовлетворением ожидать соответствующих результатов своих добрых дел. Как же тебе объяснить, чтоб ты понял-то? Я ведь вот что хочу сказать: если вам, людям, полностью освободиться от той эмоции, которая так беспокоит вас, эмоции, которая делает вас столь несчастными и неполноценными, если вам перестать, - он снова зашевелил губами, подбирая слова, - желать вещи, хотеть вещей?

Эта идея была бесконечно труднее для моего восприятия, но рука Майтреи так нежно ласкала меня, что я сразу понял - не посредством его слов, а через вот эту ласку, - что именно он имел в виду. Ведь говорил он не обо всех видах желания или хотения вообще - вот хотел же он, к примеру, чтобы я его понял, ведь желал же он, чтобы я был счастлив, - а скорее о той разновидности желания, которое день за днем и каждую минуту терзает мое сердце, нарушает мой покой, насильно лишает меня чувства удовлетворения и счастья - тех самых чувств, которые, казалось, должно было даровать исполнение этого самого желания. И пусть я ощутил лишь слабый привкус того ощущения, о котором он говорил, но мне показалось, что из той танцевальной залы я вырвался к светло-синему небу: мой ум сам стал свободным и распахнутым, как само это небо. Когда же я подумал о своей будущей жизни, то мне показалось, что там меня, без сомнения, ожидает одно только умиротворенное счастье. Его ладонь лежала у меня на лбу - так мать прижимает прохладный влажный компресс, успокаивая мечущегося в лихорадке ребенка, - но я почти не ощущал ее.

–  А теперь обратная задача, - снова нарушил он молчание, и его голос, казалось, слился с хором певчих птиц Сада, которые радостно приветствовали восходящее по случаю окончания ночи солнце.
– Вообрази, что случилось нечто такое, что тебе не по душе, или, скажем, пришел кто-нибудь, лично тебе неприятный, - вообрази такое событие, представь себе этого человека. Что-то пошло наперекосяк, не так, как планировалось. Кто-то сказал тебе гадость. Ты не смог получить то, в чем нуждался. А теперь представь, что ты реагируешь с совершенной невозмутимостью; ты четко понимаешь основные причины этих событий - ты знаешь, что вызвало их к жизни, ты знаешь, чем все это закончится, и какое-то время просто наблюдаешь за происходящим, может быть, даже с печалью, но вот точно без этой эмоции, которую вы называете… неприязнью.

Мне снова дали осознать огромную пропасть, которая лежала между тем, как думает это золотое существо, и теми способами, которыми получалось думать у меня. Я послушно попытался представить, каким бы я стал, если у меня ни к чему не осталось бы неприязни. Инстинктивно я снова чувствовал более точное значение его слов; я знал, что он, пусть и своим просветленным образом, испытывает глубочайшую неприязнь к тому факту, что я и все окружающие страдаем. Я знал и то, что его неприязнь была скорее разновидностью сострадания, что свою заботу о нас он ощущает как благотворную милосердную радость, что он просто не способен испытывать смущение и обиду, которые мы переживаем вместе с неприязнью к раздражающему нас человеку или непредвиденному повороту событий нашей жизни.

Мне было ясно, что он не хочет сказать: «Представь, как здорово было бы не испытывать боль» или «Представь, как было бы хорошо, если бы ты мог не обращать внимания на боль, которую испытываешь». Нет, смысл его слов был такой: «Представь, как прекрасно, когда боль приходит к тебе, а ты ясно видишь в глубинах самой реальности те причины, которые причиняют тебе эту боль, и продолжаешь пребывать в глубоком, надежном и подкрепленном этим видением покое ума, радостно продолжая свое дело по полному искоренению этого и всех других видов боли навсегда».

Эта мысль еще больше освободила мой разум, мне теперь казалось, что из голубого простора земной атмосферы я лечу к далеким звездам на бархате ночного неба; я увидел всю жизнь впереди; мой ум, полностью освобожденный от тех мыслей и эмоций, которые прежде отравляли мое существование; я увидел в самом этом уме столько свободного пространства, столько свободного времени, чтобы любить, творить, отдавать другим… Я сидел под чинарой, глядя сквозь ее ветви в синее небо, в какой-то блаженной прострации, в состоянии полного восторга, забыв про все на свете, даже про самого Майтрею.

–  Сделай паузу… - тихо засмеялся он, наслаждаясь моим наслаждением.
– Все еще впереди.

И я снова обратил к нему свой взор и погрузил свое сердце в сердце Майтреи.

–  Я буду говорить, а ты представляй, - улыбнулся он, - представляй себе мир, в котором ты просто дитя, невинное, вечно смеющееся, любопытное и очень счастливое дитя. Ты радостно шагаешь по жизни, открыто и охотно, с удовольствием учишься у всех окружающих. Ты находишь, чему поучиться у каждого, кто встречается на твоем пути, высоко ценишь эти драгоценные и полезные уроки - ты умеешь внимательно слушать - и внемлешь им, будто прислушиваешься к трелям одинокой певчей птицы в пустыне. В результате тебе неизменно достается алмаз или рубин понимания, который наполняет твое и без того уже переполненное знанием сердце. Все вокруг дороги тебе, как Учителя, каждый дарует тебе нечто драгоценное для твоей жизни. И снова я не знаю, как выразить это словами, которые были бы тебе понятны, но представь, что твой ум на всю оставшуюся жизнь будет полностью очищен от эмоции… как же вы нынче называете ее?… - Он озорно взглянул на меня, как будто ожидая, что я тут же угадаю все слово целиком.
– Хоть бы первую букву назвал!
– Но мне ничего не шло на ум, и даже его описание не сильно помогло. Наконец я сдался, а он произнес: - Гордыня.