Шиммельпфенниг, адресат письма Техова «для сообщения друзьям», основал (как уже выше упомянуто) в конце 1850 г. вместе с Хёрфелем, Хефнером, Гёггом и другими (К. Шурц присоединился впоследствии) так называемый Революционный комитет в Париже.

Несколько лет тому назад мне было передано, с правом распоряжаться по усмотрению, письмо одного бывшего члена этого комитета проживающему здесь политическому эмигранту. Оно находится еще в моих руках.

В нем, в частности, сказано:

«Шурц и Шиммельпфенниг составляли весь комитет. Привлеченные ими в качестве своего рода созаседателей другие лица были только статистами. Эти два господина надеялись тогда поставить вскоре во главе дела в Германии своего Кинкеля, которого они полностью себе присвоили. Особенно ненавистны были им насмешки Руге, а также критика и демоническая деятельность Маркса. Во время одной из встреч со своими созаседателями эти господа дали нам поистине интересное изображение Маркса, внушив нам преувеличенное представление об угрожающей с его стороны сверхдьявольской опасности… Шурц и Шиммельпфенниг внесли предложение уничтожить Маркса. Лживые намеки и интриги, самая наглая клевета были рекомендованы в качестве средств. Состоялось голосование, и было вынесено соответствующее постановление, если позволительно так называть эту детскую игру. Ближайшим шагом к выполнению этого постановления было опубликование в начале 1851 г. в фельетоне «Hamburger Anzeiger» характеристики Маркса, составленной Л. Хефнером на основании упомянутого выше описания Шурца и Шиммельпфеннига».

Во всяком случае, существует поразительное сродство между фельетоном Хефнера и письмом Техова, хотя ни одна из этих вещей не может сравниться с фогтовской «Лаузиа-дой». Не следует смешивать эту «Лаузиаду» с «Лузиадами» Камоэнса. Первоначальная «Лаузиада» — это, напротив, героически-комический эпос Питера Пиндара [422] .

Получив головомойку, Фогт ощущает сильную потребность доказать, почему именно он, как bete noire {жупел, предмет страха и ненависти (буквально: «черный зверь»). Ред.}, привлек к себе взоры серной банды. Поэтому история с Шервалем и с «расстроенным заговором» на лозаннском Центральном празднестве дополняется столь же правдоподобным приключением с «беглым имперским регентом». Не надо забывать, что Фогт в свое время был губернатором парламентского острова Баратарии [423] , Он рассказывает:

«С начала 1850 г. стал выходить журнал «Deutsche Monatsschrift» Колачека. Тотчас же после появления первого выпуска серная банда издала через одного из своих членов, немедленно после того уехавшего в Америку, памфлет под названием «Беглый имперский регент Фогт с его кликой и «Deutsche Monatsschrift» Адольфа Колачека». О памфлете было упомянуто и в «Allgemeine Zeitung»… Вся система серной банды снова проявляется в этом памфлете» (стр. 163 l. с.).

Следует пространный и нудный рассказ о том, как в названном памфлете беглому имперскому регенту Фогту «приписывается» анонимная статья о Гагерне, написанная профессором Гагеном, приписывается именно потому, что Гаген, как «знала серная банда»,

«жил в то время в Германии, терпел преследования от баденской полиции, и всякое упоминание о нем должно было причинять ему величайшие неприятности» (стр. 163).

Шили в письме из Парижа от 6 февраля пишет мне:

«Если Грейнер, — никогда, насколько мне известно, не бывший в Женеве, — оказался зачисленным в серную банду, то это произошло из-за некролога, который он посвятил «беглому имперскому регенту»; автором некролога парламентарии считали Д'Эстера и проклинали его, пока я correspondendo {в письме. Ред.} к одному другу и коллеге Фогта не вывел их из заблуждения».

Грейнер был членом временного правительства Пфальца. Правление Грейнера было «сплошным ужасом» (см. «Исследования» Фогта, стр. 28), в частности для моего друга Энгельса, которого он под вымышленным предлогом приказал арестовать в Кирхгеймболандене. Сам Энгельс подробно рассказал весь этот трагикомический эпизод в «Revue der Neuen Rheinischen Zeitung» (февральский выпуск за 1850 г., стр. 53–55) [424] . И это все, что мне известно о г-не Грейнере. В том, что беглый имперский регент облыжно впутывает меня в свой конфликт с «пфальцграфом», «снова» проявляется «вся система», по которой этот даровитый изобретатель скомпановал жизнь и деятельность серной банды.

Что меня все же примиряет с ним, так это поистине фальстафовский юмор, с которым он заставляет пфальцграфа «немедленно» уехать в Америку. После того как пфальцграф выпустил, точно парфянскую стрелу, памфлет против «беглого имперского регента», Грейнера охватил ужас. Что-то гнало его из Швейцарии во Францию, потом из Франции в Англию. Он не почувствовал себя в безопасности и за Ла-Маншем, и его погнало дальше, в Ливерпуль, на пароход Кьюнардской компании; попав на него, он, задыхаясь, стал взывать к капитану: