Шрифт:
Впрочем, после этого мы предоставили Фогта и его компанию молодому, столь же остроумному, как и смелому Шлёффелю, который приехал в начале марта из Венгрии во Франкфурт и присылал нам оттуда отчеты о бурях в имперском лягушачьем болоте.
Между тем, Фогт пал так низко, — он сам, конечно, сделал для этого больше, чем «Neue Rheinische Zeitung», — что даже Бассерман осмелился на заседании от 25 апреля 1849 г. заклеймить его как «отступника и ренегата».
В результате своего участия в эльберфельдском восстании один из редакторов «Neue Rheinische Zeitung», Ф. Энгельс, вынужден был бежать [430] , да и сам я вскоре был изгнан из Пруссии, после того как неоднократные попытки заставить меня в судебном порядке молчать потерпели неудачу в суде присяжных, а орган министерства государственного переворота, «Neue Preusische Zeitung» [431] , неоднократно обличала «Чимборасо дерзости «Neue Rheinische Zeitung», в сравнении с чем бледнеет «Moniteur» 1793 года» (см. «Neue Rheinische Zeitung» № 299) [432] . Такой «Чимборасо дерзости» был вполне на месте в прусском городе-крепости и в такое время, когда победоносная контрреволюция пыталась произвести впечатление своей бесстыдной жестокостью.
430
См. работы Энгельса «Эльберфельд» (настоящее издание, том 6, стр. 543–545) и «Германская кампания за имперскую конституцию» (настоящее издание, том 7, стр. 123–134).
431
Имеется в виду государственный переворот в Пруссии в ноябре — начале декабря 1848 г., который завершился победой контрреволюционных сил. В результате государственного переворота в Пруссии было создано крайне реакционное министерство Бранденбурга — Мантёйфеля и разогнано Национальное собрание.
«Neue Preusische Zeitung» — см. примечание 393.
432
См. статью «Kreuz-Zeitung» (настоящее издание, том 6, стр. 533).
19 мая 1849 г. вышел последний номер «Neue Rheinische Zeitung» (красный номер). Пока газета еще выходила, Фогт терпел и молчал. И вообще когда какой-нибудь парламентарий заявлял протест, то делал это всегда в приличных выражениях, — примерно так:
«Милостивый государь, я не меньше ценю резкую критику вашей газеты из-за того, что она одинаково строго следит за всеми партиями, и всеми лицами» (см. № 219 от 11 февраля 1849 г., протест Везендонка).
Неделю спустя после закрытия «Neue Rheinische Zeitung» Фогт решил, наконец, что наступил момент воспользоваться долгожданным случаем и, прикрываясь щитом парламентской неприкосновенности, превратить накопившуюся за долгое время в глубине души его «материю» в «силу» [433] . Один из редакторов «Neue Rheinische Zeitung», Вильгельм Вольф, будучи заместителем, вошел вместо одного скончавшегося силезского депутата во Франкфуртское собрание, уже «находившееся в процессе разложения».
433
См. примечание 390.
Чтобы понять описанную ниже сцену, разыгравшуюся на заседании парламента 26 мая 1849 г., нужно вспомнить, что в то время восстание в Дрездене и отдельные выступления в Рейнской провинции уже были подавлены, Баден и Пфальц находились под угрозой имперской интервенции, главная русская армия шла на Венгрию и, наконец, имперское министерство просто отменило все постановления Собрания. На повестке дня стояли два «Воззвания к немецкому народу»: одно было отредактировано Уландом и исходило от большинства, а другое — от принадлежавших к центру членов Комиссии тридцати [434] . Председательствовал на заседании дармштадтец Рэ, превратившийся потом в зайца {53} и тоже «отложившийся» от находившегося в процессе «полного разложения» Собрания, Цитирую по официальному стенографическому отчету (№№ 229, 228) заседания в соборе св. Павла [435] .
434
Воззвание к немецкому народу, составленное поэтом Уландом от имени умеренных демократов, было продиктовано их стремлением сблизите свою политическую линию с линией либеральной буржуазии. Это воззвание, в котором не предлагалось никакой конкретной программы действий, ограничивалось беспомощным призывом к немецкому народу об оказании содействия введению имперской конституции.
Второе воззвание, предложенное Комиссией тридцати, содержало в себе не менее бесплодный призыв к солдатам тех немецких государств, которые не признавали Национального собрания и его решений, присягнуть имперской конституции.
Комиссия тридцати была создана франкфуртским Национальным собранием 12 апреля 1849 г. для выработки мер по проведению в жизнь имперской конституции в связи с неясной позицией прусского короля Фридриха-Вильгельма IV в отношении предложенной ему Собранием императорской короны. Фридрих-Вильгельм IV, поставив сначала свое согласие в зависимость от позиции других немецких государей, 28 апреля 1849 г. заявил об отклонении им имперской конституции и об отказе от императорской короны.
435
Здесь, как и в других местах, где говорится о франкфуртском Национальном собрании, Маркс пользовался стенографическими отчетами, которые вышли затем отдельным изданием: «Stenographischer Bericht uber die Verhandlungen der deutschen constituirenden Nationalversammlung zu Frankfurt am Mein». Frankfurt am Mein, 1848–1849 («Стенографический отчет о заседаниях германского учредительного Национального собрания во Франкфурте-на-Майне». Франкфурт-на-Майне, 1848–1849).
Вольф (от Бреславля):
«Господа! Я записался в число ораторов, выступающих против составленного большинством и оглашенного здесь воззвания к народу, потому что считаю его совершенно несоответствующим настоящему положению, потому что нахожу его слишком слабым, пригодным разве в качестве статьи для ежедневных газет партии, составившей это воззвание, но не как обращение к немецкому народу. Так как только что было оглашено еще и другое воззвание, то я мимоходом замечу, что против него я высказался бы еще резче по причинам, на которых не считаю нужным здесь останавливаться. (Голос из центра: Почему же нет?) Я говорю только о воззвании большинства; в самом деле, оно составлено так умеренно, что даже г-н Бусс немного мог сказать против него, а это, конечно, худшая рекомендация для воззвания. Нет, господа, если вы хотите вообще иметь еще хоть какое-нибудь влияние на народ, вы должны говорить с ним не так, как вы говорите в воззвании; не о законности должны вы говорить, не о законной почве и т. п., а о незаконности, — так, как говорят правительства, как говорят русские, а под русскими я разумею пруссаков, австрийцев, баварцев, ганноверцев. (Волнение и смех.) Всех их я объединяю под одним общим названием — русские. (Большое оживление.) Да, господа, и в этом собрании представлены русские. Вы должны им сказать: «Точно так же, как вы становитесь на законную точку зрения, становимся на нее и мы. Это — точка зрения насилия, и разъясните кстати, что для вас законность состоит в том, чтобы пушкам русских противопоставить силу, противопоставить хорошо организованные боевые колонны. Если вообще нужно выпустить воззвание, то выпустите такое, в котором вы без всяких околичностей объявите вне закона главного предателя народа — имперского правителя {эрцгерцога Иоганна. Ред.}. (Крики: к порядку! Оживленные аплодисменты на галереях.) А также и всех министров. (Волнение возобновляется.) О, вы не остановите меня; он главный предатель народа».
Председатель: «Я считаю, что г-н Вольф преступил и нарушил все грани дозволенного. Он не может называть пред этим Собранием эрцгерцога — имперского правителя предателем народа, и я должен поэтому призвать его к порядку. Одновременно я в последний раз призываю публику на галереях не вмешиваться в такой форме в наши дебаты».
Вольф: «Я, со своей стороны, принимаю призыв к порядку и заявляю, что я хотел нарушить порядок и что он и его министры — предатели». (Крики со всех сторон зала, возгласы: к порядку, это грубость!)
Председатель: «Я должен лишить Вас слова».
Вольф: «Хорошо, я протестую; я хотел говорить здесь от имени народа и сказать то, что думают в народе. Я протестую против всякого воззвания, составленного в таком духе». (Сильное возбуждение.)
Председатель: «Господа, позвольте мне на минуту взять слово. Господа, только что происшедший случай, могу сказать, — первый с того времени, как здесь заседает парламент». (Действительно, то был первый и единственный случай в этом дискуссионном клубе.) «Еще ни один оратор здесь не заявлял, что он умышленно хотел нарушить порядок, основу этого Собрания». (Шлёффель при подобном же призыве к порядку, на заседании 25 апреля, сказал: «Я принимаю этот призыв к порядку и делаю это тем охотнее, что, как я надеюсь, скоро настанет время, когда это Собрание совсем по-иному будет призвано к порядку».)