ЛЕСС. К чему это относится?

ЭЙХМАН. К эвакуации, это об эвакуации. По логике вещей, я хочу сейчас сказать об этом, это тут в самый раз. Я в таких случаях не мог сделать ничего другого, как просить группенфюрера Мюллера: "Дайте, пожалуйста, телеграмму, чтобы ответственный там за еврейский вопрос сотрудник явился в Берлин и доложил". Доклад адресовали: "Начальнику IV управления группенфюреру Мюллеру с просьбой о принятии к сведению и о решении вопроса с К.". Подразумевался начальник полиции безопасности и СД. Я ничего не решал; пойдет ли сообщение выше, решал Мюллер. Часто оно возвращалось, там значилось: "К. принял к сведению, доложено рейхсфюреру СС". Вот пример: Гиммлер приказал эвакуировать евреев из Франции в лодзинское или варшавское гетто. В таких случаях приказ от Гиммлера получал, во-первых, старший начальник полиции и СС в Париже и, во-вторых, - начальник полиции безопасности в Париже. Если Гиммлер заранее договорился обо всем на какой-нибудь встрече с министром иностранных дел, то согласие того министерства уже имелось. Но если это бывало импульсивным шагом Гиммлера, то начальник полиции безопасности должен был испросить согласие МИДа. Тут начинался разнобой в управленческой машине. Это длилось неделями, пока все стороны не подтверждали, что у них нет возражений. После этого надо было получить подтверждение французского правительства в Виши. Я считаю нужным рассказать это, потому что так проясняется, что эвакуацию нельзя было проводить просто так. Какой бы властью любая германская служба ни обладала, она не могла просто так собрать людей, посадить их в вагоны и отправить - вперед, поехали! Вся история с эвакуацией из европейских стран была цепью нудных бесконечных переговоров. Поезда мы должны были заказывать в имперском министерстве путей сообщения, у государственного советника Штанге, а Главное управление делами и хозяйством СС надо было держать в курсе дела. Там определяли станции назначения, потому что ведь мы - мы не знали, куда везти. Это была не наша задача, определять, куда пойдут эшелоны.

ЛЕСС. Вы, разумеется, разъясняли ответственным за еврейский вопрос за границей - в оккупированных областях - цели этой эвакуации?

ЭЙХМАН Да, я им говорил, я им это говорил, если они меня спрашивали, почему так делается. Я тогда тоже не лгал. Я человек, который не может лгать. Позвольте мне продолжать. Когда во время моей деятельности в Будапеште ко мне часто приходил д-р Кастнер, представитель евреев Венгрии, он однажды сказал: "Оберштурмбаннфюрер, остановите машину уничтожения в Освенциме, в Освенциме!" Я тогда сказал ему: "Г-н доктор Кастнер, я не могу ее остановить, потому что не я ее запустил. Это может сделать только рейхсфюрер". А он опять говорит: "Остановите машину уничтожения". Я ему: "Господин Кастнер, я не могу, я не могу, я не могу, я знаю. Я знаю этих людей, я ничего не могу, я... я... это не моя задача, у меня нет прав. Это все равно, что просить вас - остановите. Остановите ее вы, я этого не могу сделать, я слишком маленький человек для этого, у меня нет, у меня нет такой возможности. Они мне никак не подчинены. Машина уничтожения, - сказал я ему, - подчинена Главному управлению делами и хозяйством, группенфюреру Полю" Так я сказал д-ру Кастнеру в Будапеште.

ЛЕСС. Так.

ЭЙХМАН. Я ему так сказал. Наверное, он об этом сообщил. Конечно! Ведь не говорил же ему до этого никто, кому подчиняется управленческая машина… машина уничтожения, и я полагаю - он обязательно должен был об этом рассказать. Я бы на его месте немедленно передал это дальше, ведь это... это была новость. Потому что - вот человек, которому все подчинено. Так это было - концлагеря подчинялись ему. Рейхсфюрер, т.е. Гиммлер... вот опять я с этой старой песней - "рейхсфюрер", а она мне уже давным-давно противна. Уже много лет язык не поворачивался произнести это слово... Гиммлер отдал такой приказ начальнику Главного управления делами и хозяйством, которому подчинялись концлагеря, это был Поль. Ему они подчинялись. А Гейдриху не подчинялись. И Гейдрих не мог бы остановить их, господин капитан, даже он не смог бы. И уж никак не Мюллер. Приказ получил Поль, и я сказал это д-ру Кастнеру. Я уверен, это был 1944 год, летнее время, и я уверен, что д-р Кастнер, конечно, доложил об этом своему руководству. И я не... я ведь не сомневался, говорить ли ему - а зачем скрывать? Ведь люди знали об этом. Не имена, естественно, это понятно, но раз и меня подозревали, я должен был сказать, и я сказал. Я во многом виноват, я знаю, господин капитан. Но к убийству евреев я не имел никакого отношения. Я никогда не убивал ни одного еврея, но я не убил и ни одного нееврея - я вообще не убил ни одного человека. И я никогда не давал приказа убить еврея или приказа убить нееврея, этого тоже не было.

ЛЕСС. В английском издании книги Рудольфа Гёсса, коменданта лагеря Освенцим, есть кое-что о вас, чего нет в немецком издании. Я перевел это место для вас и читаю вам: "Я познакомился с Эйхманом после того, как получил приказы рейхсфюрера СС об истреблении евреев; это он посетил меня в Освенциме, чтобы обсудить со мной все детали процесса уничтожения. Эйхман был живой, активный человек лет тридцати с чем-то, всегда полон энергии. Он постоянно измышлял новые планы, всегда был в поиске новшеств и улучшений. Он не знал покоя. Он был одержим еврейским вопросом и приказом о его окончательном решении. Он должен был постоянно докладывать рейхсфюреру СС, непосредственно, устно, о подготовке и проведении отдельных мероприятий. Эйхман был полностью убежден в том, что если ему удастся уничтожить биологическую базу евреев на Востоке путем их полного истребления, то еврейство в целом уже никогда не оправится от этого удара". Хотите высказаться об этом?

ЭЙХМАН. В принципе я все это отрицаю как неправду. Полную неправду. На мне много вины, я это знаю, господин капитан. Но к убийству евреев я не имел никакого отношения. Я никогда не убил ни одного еврея. И я никогда не давал приказа убить еврея. И я знаю, что никто не может предъявить документ, в котором мне... о том, что я совершил такое. Я этого не делал. Может быть, это и дает мне какое-то внутреннее спокойствие. Я виноват потому... в том, что содействовал эвакуации. За это я готов отвечать. Внутренним оправданием для меня - я сказал бы, успокоительной таблеткой, было вот что: ну да, ведь огромные контингенты эвакуируемых используются на работах, к тому же установлен возрастной предел. Что потом все пошло прахом, что эвакуированных тут же хватали и... за это я не отвечал. Я не отвечал за детали... непосредственно при эвакуации, а только за выполнение приказов сверху - чтобы эвакуация происходила. И директивы на ее проведение я тоже должен был составлять, потому что так приказал мне рейхсфюрер. Например, он сказал: "Никто не имеет права брать с собой больше, чем в свое время немцы, которых изгоняли французы". Он имел в виду - после Первой мировой войны из Эльзас-Лотарингии, или потом из Рейнской области и Рура. Мне пришлось узнавать сначала - тогда разрешалось 50 килограммов багажа.

ЛЕТОПИСЕЦ. Ссылаясь на мероприятия союзников, в первую очередь французов при оккупации ими Рейнской области и Рура в годы после Первой мировой войны, Гиммлер явно передергивает - ведь обстоятельства были разными. Высланные немцы оказывали, пусть по призыву своего правительства, пассивное сопротивление распоряжениям оккупационной власти; их не депортировали в чужую страну, их не арестовывали и не посылали на принудительные работы. Они могли быть уверены в том, что им немедленно окажут помощь в Германии.

ЛЕСС. В протоколе одного из совещаний в Главном управлении имперской безопасности говорится: вместимость поездов всего 700 человек, евреев же надлежит сажать по 1.000. Разве не совершенно ясно, что лично вы приказали загонять 1.000 евреев вместо 700 в каждый эшелон, идущий в лагеря уничтожения, посылать людей на смерть?

ЭЙХМАН. Господин капитан, ясно, что я за это отвечаю, но сам я этих цифр не называл, это мой офицер, отвечавший за транспорт, гауптштурмфюрер Новак.

ЛЕСС. Вы все время пытаетесь убедить меня, что в рейхе были гауляйтеры, которые настаивали на скорейшем вывозе евреев из своих областей. Читаю из протокола одного из заседаний: "Об эвакуации надлежит сообщать гауляйтерам и, соответственно, крайсляйтерам, окружным руководителям, поскольку от многих гауляйтеров поступали жалобы на то, что их не ставили в известность о такого рода важных мероприятиях".

ЭЙХМАН. Разумеется, при таком огромном числе мероприятий местные учреждения, проводившие эвакуацию, не всегда придерживались директив. Но никогда наш отдел сам не отдавал таких команд - стоп, здесь у вас, допустим, в Рейнланд-Вестфалии, сидят еще... 2.000 или 5.000 евреев, тащите-ка их, и притом немедленно. Это не было задачей отдела IV В 4. Никогда мы этого в такой форме не делали, на нас и без того было столько нагружено рейхсфюрером и через шефа полиции безопасности, что отдел был рад, если кое-как удавалось получить транспортные средства в нужном объеме, распределить их по времени, согласовать расписание с министерством путей сообщения. Нам, отделу, вот уж незачем было думать о лишней работе. Мы были завалены ею по уши.