По дороге из ресторана он сидел за рулем, положив руку на спинку моего кресла, и, подмигивая, говорил, что не собирается расспрашивать меня про оценки, потому что школа — это суровая необходимость, ничему полезному там не учат. При этом я краснела, ведь я как раз собиралась рассказать ему о том, что у меня лучшие оценки в классе по математике (папа у меня инженер).

Хотя вообще-то он совершенно не понимает молодежь, осенью он вспылил, когда я приехала в рваных джинсах. Вместо того чтобы отправиться со мной в ресторан — ведь там нас могли увидеть вместе, — он купил домой какой-то китайской еды, и мы с кислым видом уселись перед телевизором, чтобы посмотреть спортивные новости и молча поесть прямо из одноразовых подносов из фольги, хотя не виделись целый год. Все мои вопросы, придуманные в самолете, застряли в горле.

По дороге домой у меня была с ним долгая воображаемая дискуссия о смысле жизни.

После этого он позвонил маме и попенял ей на то, что я приехала в рваных джинсах. Не сомневаюсь, весь сыр-бор был из-за этого. Они долго проговорили, мама лишь отвечала: «Но не будешь же ты приезжать сюда и… что ты хочешь сказать?.. и что же ты сделал?..» А под конец она закричала: «Мог бы пойти и купить ей новые, уж это ты себе можешь позволить!»

Вскоре он прислал мне пару новых джинсов в качестве рождественского подарка. Джинсы были дешевые и к тому же на два размера меньше, чем мой.

— Ты любишь своего папу? — спросила я как-то раз в январе у Пии, когда мы вернулись в школу после рождественских каникул. Было холодно, Пия провожала меня до автобусной остановки, мы дышали паром, делая вид, что посылаем дымовые сигналы.

— Я да, а ты, похоже, не очень, — дружелюбно сказала она. — В чем дело, колись.

Я рассказала ей о приклеенной улыбке, похожих носах и еде из китайского ресторана, все на одном дыхании, а затем выпалила то, чего больше всего стыдилась:

— Наверное, я совершенно его не люблю. Я и в рождественского гнома больше не верю.

— Да как ты можешь его любить, если ты его толком не знаешь! — возмутилась Пия. — Если б все было так просто и люди с одними генами всегда бы друг друга любили, существовала бы какая-то элементарная система опознавательных признаков, чтобы они могли друг друга различить в толпе. Например, на лбу у них загорались бы лампочки, или где-нибудь начинало бы тикать, когда поблизости проходил кто-то из родственников. Тогда бы мы знали: вот идет человек, с которым мы связаны кровным родством, даже если раньше его никогда не встречали. И сразу бы в нас рождалась Любовь! К сожалению, дела обстоят иначе. По истории мы постоянно проходим, что люди налево и направо убивают своих матерей, отцов, братьев и сестер ради того, чтобы унаследовать трон или что-то в этом духе.

— Как думаешь, а он что чувствует? Можно ли быть равнодушным к своим детям? Или вообще не любить их?

— Да сам Бог, говорят, и тот убил своего единственного сына, — ответила Пия.

Всю рождественскую неделю по вечерам я работала на главной ярмарке и в феврале накопила на довольно неплохую гитару. Я терзала ее каждый день, приходя из школы. У меня даже мозоли появились на подушечках пальцев, я всем их показывала, но, как ни странно, никому это было не интересно…

Мы с Йенни решили раз в неделю ходить в тренажерный зал, чтобы натренировать красивые мышцы на ногах. Были там целых три раза, но разницы не заметили. В феврале стоял собачий холод, а в марте школьная крыша почти обвалилась от мокрых сугробов, и нас освободили от занятий на два дня.

В праздники я пила слишком много пива и по утрам бывала не в форме. А еще я стала красить ресницы водостойкой тушью. Мама на три дня уезжала на курсы повышения квалификации, а Инго отправлялся в путешествие по кабакам, домой он приходил тоже не в форме.

Палач ушел в отпуск на месяц, и нам дали в замену молодого учителя, над которым мы издевались по полной программе, разве что с лестницы не спустили.

По ночам я иногда писала стихи, по какой-то странной причине дневного света эти стихи не выносили.

В апреле мы решили достать велосипед Фунтика, но оказалось, что его сперли. Я купила ему бэушный и разрисовала его тигровыми полосками. Фунтик утер слезы и смастерил мне полочку на уроке труда — такую зеленую, что при виде нее оскомина во рту появлялась.

Я слушала Стравинского, тяжелый рок, оперы и MTV вперемешку.

А пока я возилась со своей крошечной жизнью, с Пией что-то случилось. Может быть, в тот момент, когда я разучивала свои дурацкие аккорды или сидела, уставившись в телик? Так или иначе, меня не было с ней в тот момент, когда она, возможно, во мне нуждалась, и я била по стене кулаками так много раз, что с обоев почти исчезли желто-зеленые нарядные цветочки.

Теперь я никогда не узнаю, смогла ли бы ей помочь.