Графиня, справедливо полагая, что хуже уже не будет, послушно следовала за своим молчаливым спасителем. Они бегом миновали ярко освещенный коридор, совершенно безлюдный в этот вечер, потом герцог резко свернул к нише, в глубине которой стояла мраморная статуэтка работы Челлини. Осторожно просочившись между каменной нимфой и стеной, он отдернул спускавшиеся до самого пола пыльные бархатные занавеси и поманил за собой Регину. Искусная драпировка и статуя скрывали узкий, пропахший пылью и пустотой проход. Юноша растворился в темноте и Регина, чью руку он сжимал мёртвой хваткой, шагнула следом.

В кромешной тьме она видела только блеск глаз Анна, когда он изредка оборачивался, чтобы подбодрить её. Проход довольно круто спускался вниз, Регина то и дело ударялась то локтём, то коленом, то лбом о каменные стены. Потом пол под её ногами резко выровнялся, казалось, что блужданиям по этому каменному лабиринту не будет конца, в довершении всего воздух стал сырым и затхлым.

— Где мы? — наконец, смогла произнести Регина.

— Этот потайной ход ведёт за пределы замка, до самого леса.

— Что?! — видимо, в этот вечер графине было суждено пережить весь причитающийся ей по жизни ужас.

— Мы с вами идём сейчас где-то под Большим залом. Этот ход был устроен ещё Шатийонами, или Луи Орлеанским. Не спрашивайте меня, откуда я про него знаю. Я вообще очень много чего знаю, в том числе лишнего.

— Меньше всего меня сейчас волнуют чужие тайны. Я просто хочу добраться до дома хотя бы живой, — от жалости к себе и боли она готова была разрыдаться прямо в этом проклятом коридоре, вот только совсем не была уверена в том, что герцог станет тратить время на утешения.

— Я рад, что чувство юмора вас не покидает. Это значит, что вы умрёте не сегодня. Не волнуйтесь, графиня. Вы единственная женщина в Европе, которая вызвала моё искреннее уважение, так что в этот раз я намерен вас спасти.

Про следующий раз Регина спросить не насмелилась.

А проход всё не кончался, напротив, становился только уже, воздух тяжелел, а пол забирал вверх. Казалось, этой ночи не будет конца и они целую вечность бредут в темноте. У Регины подкашивались ноги и, в конце концов, она не выдержала и упала на колени.

— Я больше не могу. Я тут умирать буду.

— В таком случае пышных похорон и душераздирающих богослужений вам не дождаться, ваше сиятельство, — резко ответил герцог, но убедившись, что девушка действительно обессилена, обречённо чертыхнулся, — у вас талант, мой друг, толкать меня на несвойственные мне безумства вроде дуэлей за честь женщины. Теперь мне ещё и придётся тащить вас на себе.

— Некоторые полжизни бы отдали, чтобы оказаться на вашем месте, — парировала Регина.

— Не пытайтесь причислить меня к армии ваших поклонников, графиня. При всём моём уважении к вам, нести вас на собственном горбу по этой крысиной норе — весьма сомнительное удовольствие!

Но Регина уже не обращала внимания на его колкости. Она сидела на холодном пыльном полу и горько, молча плакала. У герцога просто сердце оборвалось от жалости. Он сгрёб плачущую девушку в охапку, как ребёнка, и понёс к выходу, не пытаясь утешить, потому как не знал, чем сейчас можно ей помочь.

Когда они, наконец, выбрались из этого бесконечного перехода, Регина уже теряла сознание. Она успела только увидеть высокие деревья и глубокое тёмное небо и уплыла в душном, захлестнувшем её с головой, жарком потоке.

Очнулась она от того, что кто-то положил ей на лицо смоченный в холодной, горько пахнущей травами воде платок. Регина резко вздохнула, закашлялась и смахнула его. Чьи-то руки подхватили её за плечи, помогли сесть. Она подняла глаза и в неверных отблесках свечи разглядела лицо Этьена Виара. С бледного, взволнованного лица юного священника ей сияла нежностью и жалостью его улыбка. Регина огляделась по сторонам: находилась она, судя по всему, в охотничьем домике, мимо которого проезжали утром с Филиппом и Гизом.

Из объяснений Этьена девушка поняла, что он спал в отведённой ему комнате во флигеле Гиза, когда услышал тихий стук в дверь. Незнакомый голос ругался на чём свет стоит и требовал открыть. Поняв, что дело действительно серьёзное и срочное, он зажёг свечу и пошёл открывать. В дверях стоял перепачканный, как чёрт, герцог Жуайез. Ничего не объясняя, он велел Этьену захватить что-нибудь из одежды и немедля ни секунды следовать за ним. На все вопросы Этьена он отвечал только, что от его молчания и расторопности зависит человеческая жизнь. Взяв из конюшни лошадей, они как можно незаметнее выбрались из замка и помчались к лесу. Здесь, в охотничьей избушке Этьен и увидел лежавшую в глубоком обмороке, избитую графиню, закутанную только в модную, расшитую золотом рубашку Жуайеза.