29 апреля военным корреспондентам газеты «Правда» Борису Горбатову и Мартыну Мержанову — моим давним знакомым — был назначен прием у первого советского коменданта Берлина генерал-полковника Николая Берзарина. Об этом Мержанов вспоминает так: «Еще вчера первый советский комендант Берлина генерал-полковник Берзарин назначил Горбатову и мне свидание на два часа дня, и мы, потолкавшись еще минут двадцать по комнатам штаба корпуса, двинулись в тылы 5-й ударной армии. Ехали по асфальтированной дороге, и справа от нас слышались шумы далеких боев. Наконец мы свернули вправо и поехали к центру города, на улицу Альтфридрихсфельде 18, где в старом закопченном и пробитом пулями и снарядами доме расположилась советская комендатура Берлина.

Часовой проверил наши документы, и мы вошли в здание с длинным коридором. В конце его мы нашли дверь, на которой мелом было написано: «Комендант города Берлина». Офицер проводил нас в соседнюю большую комнату, в которой было уже полно народа. За большим письменным столом сидели Николай Эрастович Берзарин и переводчик, а за длинным, покрытым зеленым сукном, — сидели немцы в гражданской одежде. Все они были худы и бледны. Большинство подавленно смотрели вниз.

В ходе беседы мы выяснили, что это инженерыспециалисты, работавшие на электростанциях, водопроводе, в пекарнях, в торговых предприятиях, в трамвайных парках и метро. Они еще не представляли себе, о чем они должны говорить с этим стройным, смуглым, красивым генералом, войска которого штурмовали в этот день Александерплац и здание ратуши. И в этот кажущийся им неподходящим момент он пригласил к себе работников коммунального хозяйства и спокойным голосом объявил:

— Сегодня в одиннадцати освобожденных районах наша армия раздает населению хлеб и картофель, открыто более тридцати хлебопекарен, пущены шесть мельниц.

Немцы внимательно слушали, а некоторые записывали что-то на листках бумаги.

Берзарин продолжал:

— Во всех районах созданы «группы содействия Красной Армии». Что это за группы? Они под руководством районных комендантов должны наводить порядок на улицах и в домах, подбирать и сдавать оружие, выполнять все приказы комендантов.

Далее из доклада немцы узнали, что на днях штурмовой отряд под командованием подполковника Ф. Галкина, наступая на Трептовпарк, ворвался в крупнейшую берлинскую электростанцию Румельсбург, которая работала на полную мощность.

— Станция действует и сейчас, — сказал Берзарин. — С рабочими установлен полный контакт. Они аккуратно выполняют свои обязанности. — Посмотрев на карту, генерал добавил: — Работают электростанции в Клингенберге и в Раменсдорфе. В районе Карлхорста в ближайшее время будет пущен газовый завод. Открыты больницы, и мы снабжаем их медикаментами, разрешена частная торговля, работают часовые мастерские.

Немцы слушали, не проронив ни слова, ничем не выразив своего отношения к докладу.

Тогда Берзарин обратился к ним с вопросом:

— Поможете нам восстановить ваш Берлин?

Слова «ваш Берлин» произвели на слушателей определенное впечатление: как «ваш», если битва проиграна, если вот-вот падет рейхстаг и имперская канцелярия?

Все по-прежнему молчали, но среди немцев чувствовалось некоторое оживление. Они переглядывались, словно желая угадать намерения друг друга.

Тогда Берзарин обратился к одному из них:

— Вот вы, господин… — в это время инженер встал, но Берзарин попросил его сесть. — Мне известно, что вы хороший специалист, а занимали скромную должность сменного инженера, в то время как директор-фашист был мало образован, но руководил всей станцией. Правильно я говорю?

Инженер молчал.

— Вот я и предлагаю, — продолжал генерал, — вам, господин, стать директором станции.

Инженер вновь встал. Его покрасневшее лицо, вытянутая шея над широким воротом несвежей рубашки стали видны всем. Он смотрел на Берзарина и, казалось, хотел, но не мог произнести ни слова. Его пиджак был ему мал, и из коротких рукавов высовывались костлявые руки. Наконец, он сказал:

— Это невозможно…

— Почему?

— Как же я, рядовой инженер, могу стать выше господина директора?

— А почему нет?

— Это нарушает все нормы, привычки, понятия, которые сложились у нас.

— Но ведь директора нет, он сбежал, бросил и станцию и вас и уже никогда больше не вернется.

Инженер глядел на всех, ища поддержки. Но коллеги его либо опускали глаза, либо смотрели в сторону. По щекам инженера потекли слезы. Берзарин улыбнулся и сказал:

На том и порешили, а сотрудников выберете себе сами… Мы вам поможем во всем.

Инженер сел, опустив голову на руки, скрещенные на столе, и плечи его вздрагивали… Потом он встал и сказал:

— Я согласен на все ради блага немецкого Берлина.

— Вот и хорошо!

Так проходило назначение на посты директоров станций, пекарен, вокзалов, магазинов. И лишь один человек на предложение генерала ответил резким отказом. Он говорил быстро, долго. Смысл отказа заключался в том, что он может подчиниться только германским властям.

— Но ведь вас никто не насилует, я вам только предлагаю, — сказал Берзарин.