Она чуть подняла брови:

– Полагаю, это может быть правдой.

– Это правда, – сказал я. – Вам не нравится Эдит, и только потому, что она вам не нравится, вы ее недооцениваете.

От этого она слегка вскинула голову. Она не отрицала сказанного мной и заговорила с легкой улыбкой:

– Вы правы, что защищаете ее. Вы появились в этом доме как ее друг, и вы вправе заступаться за нее.

– Я расскажу Эдит о том, что вы сказали, но ничего большего я сделать не смогу.

– Понимаете, мы же не можем допустить, чтобы Чарльз подал заявление о разводе, а она опротестовала его или как-то иначе оспорила. Мы должны знать, что этого не произойдет. Вы понимаете?

– Конечно, понимаю. – И я действительно понимал. – Но я не могу указывать ей и поучать. Она не станет слушать, даже если я попытаюсь.

– Вы расскажете мне, что она ответит?

Я кивнул. Разговор был окончен. Мы встали и уже почти вышли из комнаты, когда леди Акфильд, очевидно, почувствовала потребность еще сильнее убедить меня в необходимости ее просьбы.

– Понимаете, Чарльз ужасно несчастен. Это не может так продолжаться, правда? Нам так тяжело видеть его в таком состоянии.

В ответ я приобнял ее за плечи. За все время нашего знакомства я ни разу не позволял себе такого интимного жеста. Может быть, это был знак того, что мы определенным образом связаны этой ужасной историей, полной слез и напрасных усилий. Так или иначе, она не возражала. И не напустила на себя ту едва ощутимую чопорность, какую англичанки ее толка используют в подобные моменты, демонстрируя, что вы позволили себе по отношению к ним необоснованную вольность.

Мы вернулись в гостиную, где Адела, спасаясь от необходимости выслушивать педантично проработанные планы Тигры относительно Южной Рощи, пыталась научить одну из собак держать на носу печенье. И так как она сгорала от любопытства (а я – от желания ей все рассказать), то очень скоро мы начали прощаться. Нам еще предстояло выполнить одну тяжелую задачу: передать приглашения Дэвида. Леди Акфильд проводила нас до Нижнего Холла, так что все получилось проще, чем я предполагал.

– Дэвид и Изабел, – начал я; она посмотрела на меня недоуменно, так что я пояснил: – Истоны. У которых мы гостим. – Она кивнула. Одного только этого момента хватило бы, чтобы вогнать Дэвида в депрессию на несколько месяцев. – Они подумали, не захотите ли вы заехать с вашими гостями ненадолго завтра утром? – Готово.

Леди Акфильд мимолетно улыбнулась:

– Это так мило с их стороны. Но я боюсь, нас слишком много. Но обязательно поблагодарите их. – К ней вернулась ее обычная проникновенная задушевность, и она очень прочувствованно отвергала приглашение, которое, я точно знал, она никогда не примет. Но леди Акфильд удивила меня, добавив: – А почему бы вместо этого вам не приехать снова? И привозите их с собой.

Это было очень щедрое предложение, значительно щедрее, чем требовал долг. Чувствуя себя виноватым от одной мысли, как счастлив был бы Дэвид, если бы он только знал, я покачал головой:

– Мне кажется, для вас это будет слишком затруднительно. Давайте оставим это на другой раз.

Но леди Акфильд продолжала поражать меня – она настаивала:

– Пожалуйста. Приходите обязательно. – Она улыбнулась. – Чарльз. Я знаю, что он был бы очень рад вас видеть.

В тот момент я не очень понимал, чего она хочет добиться, сводя нас с Чарльзом. Ведь с большой вероятностью этим она ставила под удар свои планы – если бы я признался ее сыну, какую миссию она на меня возложила, он пришел бы в ярость. Но позже я понял: она хотела, чтобы я увидел, как страдает Чарльз, потому что это послужило бы ей оправданием и более, чем что-либо, подтолкнуло бы меня выполнить ее поручение. Возможно также, она считала, что, позволив нам привезти в Бротон своих друзей, она еще крепче свяжет меня узами благодарности.

– Мне кажется, не стоит… – начала Адела, но дальше отказываться мы не могли и, попрощавшись до завтра, отправились донести эту добрую весть до Дэвида, который был вне себя от счастья, и Изабел, которая в такой восторг не пришла, но была приятно удивлена.

Чарльз ждал нас в гостиной, когда мы явились на следующий день, он вскочил со стула, поцеловал Аделу в обе щеки и чуть не вырвал мне руку, здороваясь. Он только и мог, что повторять, как рад нас видеть, но тут подошла его мать и отвела нас к бару с напитками, хитроумно устроенному за фальшивой дверью, которую изначально повесили, только чтобы уравновесить дверь, ведущую через проходную комнату в столовую. У бара стоял Тигра, в роли Хранителя Сокровищницы, разливая «Кровавую Мери». Он предложил стаканчик жене. Она чуть сморщила носик:

– Мало «Табаско», не та водка, и ты забыл сок лайма.

Я ждал, что сейчас Тигра позвонит и попросит принести миску нарезанных лаймов, но, к моему удивлению, он достал пластиковую бутылку сока и от души плеснул в кувшин. Я уже собирался попросить себе без этого ингредиента, но передумал и взял, что дают. Вполне закономерно, это было безумно вкусно.

– Как, по-вашему, он выглядит? – спросила меня хозяйка.

Я прекрасно понимал, что Чарльз выглядит совершенно ужасно. Лицо усталое и обвисшее, кожа, обычно сияющая тем простым здоровьем, что напоминает о куропаточьих пустошах и охотничьих угодьях, сейчас казалась землистой и грязной. Волосы свисали на шею беспорядочными прядями.

– Не особо, – ответил я. Она кивнула:

– Теперь понимаете, почему я попросила вас о помощи?

И она отошла к другим гостям, не упоминая больше любопытного разговора, состоявшегося между нами накануне. Сказать по чести и в ее защиту, я понимал, почему, как мать, она была вынуждена пойти на такие отчаянные меры. Сын буквально умирал у нее на глазах. Что меня озадачило, так это ее намек на зарождающийся роман, который обещает привести его к новой жизни и счастью. Он явно не был похож на человека, нашедшего свою Истинную Любовь, хотя Кларисса все время была поблизости. Еще несколько человек зашли выпить по стаканчику перед обедом, и она опять играла роль хозяйки, провожала людей туда и сюда, представляла их друг другу, – но, насколько я мог судить, не возбуждала особого интереса в сердце своего кузена.