Прежде всего Жлыга осознал сам факт гибели своего закадычного друга. Гибели глупой, бесславной, буквально на глазах. Гибели НАВСЕГДА… Накатила тоска, а следом пожаловал запоздалый укор совести. Удрал, мол, как таракан; не спас, не предостерег своевременно и даже не воскликнул «не-е-ет!» над трупом своего друга, как это бывает в любимых Жлыгой фильмах.

— Да че я мог сделать? — хотел он сказать про себя, но нечаянно произнес вслух, — так хоть жив… по крайней мере. Два трупа по любому хуже одного…

Сказал — и поразился собственному эгоизму, щкурничеству и малодушию. Словно крыса какая-то в него вселилась и озвучивает как персонаж мультика… А ведь Жлыга отродясь не считался трусом; более того, когда на кормивший их с Пузаном автосервис наехали какие-то отморозки, испытать пришлось многое. Синяки, травмы и даже кровь… Но вот смерти, нелепой и на глазах — никогда.

От мрачных мыслей Жлыгу отвлек шорох шагов по лестнице. Кто-то спускался, и, судя по тяжелой неспешной поступи, чувствовал себя уверенно и безопасно. Вот ведь сволочь, подумал Жлыга. Какого хрена ты чувствуешь себя в безопасности, когда до смерти — рукой подать?

В том, что это приближается один из злобных бородачей, сомнений не было. Встреча с «коллегой» убийцы Пузана не сулила ничего хорошего, так что Жлыга пересилил брезгливость и спрятался за трубу мусоропровода.

Предположение оправдалось: вскоре на лестничной клетке показался грузный бугай с огромным мешком за спиной. Проклятая кожаная безрукавка и шевелюра, плавно переходящая в многомесячную щетину, свидетельствовали о его принадлежности к той банде, что беспредельничала во дворе. К тем… нет, не людям, скорее, человекоподобным скотам, что убили Пузана. Кулаки Жлыги самопроизвольно сжались.

Но последней каплей стало поведение бугая. Он был не просто уверен в себе; судя по насвистыванию, настроение у этого ублюдка было веселым, беззаботным и жизнерадостным. От существа, вольного делать что заблагорассудиться и убежденного в собственной безнаказанности, иного ожидать не приходилось.

Дождавшись, когда бугай повернется к нему спиной, Жлыга выскочил из своего укрытия и на полном ходу врезался в небритого ублюдка. Бугай был раза в два тяжелее своего поджарого и долговязого противника, но ему это, скорее, помешало, чем помогло. Потеряв равновесие и оступившись на лестнице, бугай повалился вниз, увлеченный собственным немаленьким весом, а также тяжестью мешка. Рванувшийся следом Жлыга ударом ноги сообщил этой небритой скотине ускорение, а затем еще от души врезал ему под ребра. Тяжелые, шнурованные и, как их называл Пузан, «военные» ботинки в очередной раз себя оправдали.

Заметив за спиной поверженного бугая короткоствольный автомат, Жлыга воспрянул духом, а еще — испытал острый приступ кровожадности. Схватив оружие, он загорелся желанием, для начала, добить волосатого урода. Но дальше желания дело не дошло: откуда-то сверху раздался истошный визг, переходящий в плач; он и отрезвил упивающегося победой Жлыгу. Вопрос, что делать дальше, для него уже не стоял, как и вопрос «что НЕ делать». Ясно что — не уподобляться больше животным из семейства грызунов. Одного раза вполне хватило…

С автоматом под мышкой Жлыга дошел до четвертого этажа, где и обнаружил источник визга. Еще одна мразь в кожаной безрукавке развлекалась, прижимая к стене сопротивляющуюся из последних сил девчонку. Ни тратя не секунды, Жлыга нажал на курок. Короткая очередь скосила обладателя кожаной безрукавки, не успевшего даже оглянуться.

Лишь здравый смысл напомнил Жлыге, что запас патронов не бесконечен, и заставил опустить автомат.

Вылезшая из-за трупа девчонка оказалась совсем дитем — лет тринадцати от силы. Да и росту небольшого. Ее одежда превратилась в лохмотья и висела лоскутами, но девчонке было не до стеснений. С жалобным взглядом голодного щенка она молча смотрела на своего спасителя. Под этим взглядом Жлыга почувствовал странную неловкость — прям, как когда-то в школе, на медосмотре.

— Слушай, — сказал он тихо, — иди-ка домой…

И тут девчонку, что называется, ПРОРВАЛО. Она зарыдала, затряслась в истерике; лишь отдельные слова просачивались сквозь ее нечленораздельные вопли. Благодаря этим словам Жлыга понял, что дома все мертвы, что девчонке страшно, и что она просто НЕ ЗНАЕТ, что дальше делать.

В ответ Жлыга только вздохнул — тяжело и в голос. Ну, не привык он быть сострадательным! Не котируется это на районе. Вот крутизну свою лишний раз подчеркнуть — другое дело. А чувствовать чужую боль, переживать ее как свою… Вряд ли в радиусе десяти километров обитал хотя бы один человек с такой способностью. Лично Жлыга считал ее уделом сытых и благополучных людей не обремененных собственными проблемами. Ну и еще интеллигентов, этих «тепличных растений» рода людского.

— Кто эти люди? — неожиданно внятно и почти спокойно осведомилась девчонка. Жлыга пожал плечами.

— Уроды какие-то. Кто бы знал…

Раскат грома, такой неожиданный при ясной погоде, заглушил его голос, заложил уши и заставил содрогнуться весь дом. Зазвенели ломающиеся стекла, а со стен посыпалась побелка. По одной из стен пошла огромная трещина.

— Что это?! — испуганно взвизгнула девчонка.

— Война, мать твою! — неожиданно для себя Жлыга вспомнил это, наиболее подходящее, слово, знакомое по фильмам и школьным урокам истории. И сам ужаснулся внезапной догадке.